Том 1. Пьесы 1847-1854

Половой приносит чай и ставит на стол. Бородкин начинает мыть чашки и разливать.

Позвольте вас попотчевать бутылочку лисабончику.

Маломальский. Я, брат, ничего… я выпью.

Бородкин. Мальчик! Паренек!

Входит мальчик.

Сбегай в лавку, скажи приказчику, чтоб отпустил бутылку лисабону лучшего.

Мальчик уходит. Бородкин разливает чай.

А ему, Селиверст Потапыч, нет, врет, — не удастся ему замарать меня.

Маломальский. Теперича, если ты ведешь свой дела правильно и, значит, аккуратно… ну, и никто тебя не может замарать.

Бородкин. Я, истинно, Селиверст Потапыч, благодарю бога! Как остался я после родителя семнадцати лет, всякое притеснение терпел от родных, и теперича, который капитал от тятеньки остался, я даже мог решиться всего капиталу: все это я перенес равнодушно, и когда я пришел в возраст, как должно — не токма чтобы я промотал, или там как прожил, а сами знаете, имею, может быть, вдвое-с, живу сам по себе, своим умом, и никому уважать не намерен.

Маломальский. Это ты в правиле… действуешь.

Бородкин(стучит крышкой чайника). Кипяточку!

Половой подходит и берет чайник.

Маломальский. Ты… имеешь свою… правилу…

Бородкин. Опять, Селиверст Потапыч, за что он меня обижает?

Маломальский. Он не должон этого…

Бородкин. Теперича он пущает слух, якобы, то есть, я занимаюсь этим малодушеством — пить. Так это он врет: кто меня видел пьяным!.. Опять хоша б я доподлинно пил, все-таки, стало быть, на свои: что ли, я на его счет буду пить? А все это, главная причина — одна зависть.

Половой приносит воды. Бородкин разливает.

А может, он того не знает, что я плевать хотел на все это.

Маломальский. Слушай, ты! Оставь втуне… пренебреги! Как ты свой круг имеешь дела, и действуешь ты, примерно, в этом круге… так ты и должон действовать, и тебе ничего не может препятствовать никто.

Бородкин. Все-таки обидно. Говорится пословица: добрая слава лежит, а худая бежит. Зачем я теперь скажу, про человека худо? Лучше я должен сказать про человека хорошо.

Маломальский. Это ты правильно говоришь.

Бородкин. Всякий по чужим словам судит. А почем он знает: может, он мне этим вред делает. Я жениться хочу, так кому же это нужно, когда про человека такая слава идет.

Маломальский. Слушай! Коли ты женишься… кто же может ему поверить… потому как он пустой человек и, с позволения сказать, ничтожный его весь разговор… Никому вреда… окромя себе.

Бородкин. Конечно, Селиверст Потапыч, всякий знает, что все это наносные слова, да к чему же это-с? Что я ему сделал? Я об нем и думать-то забыл, потому как он есть невежа и ругатель.

Половой(приносит бутылку). Прикажете откупорить?

Бородкин. Откупори да бокальчиков дай.

Половой. Сейчас. (Откупоривает, подает на подносе два бокала и наливает.)

Бородкин. Пожалуйте-с. (Берут бокалы и пьют.)Как на ваш вкус?

Маломальский. Ничего… живет… Эй ты! Прибирай чай.

Бородкин. Я вам это самое по полтинничку поставлю. (Молчание. Пьют.)А я вам вот… перед истинным… то есть не то чтобы пьянство или там что другое, а больше того стараюсь, чтобы люди про меня хорошее говорили. Как живу я при матушке теперича пятый год, сами знаете, честно и благородно… Пожалуйте еще… выкушайте. (Наливает.)Никого я не трогаю, значит никому до меня дела нет. Конечно, я по молодости своей обязан уважать старшим, да не всякому же: другой не стоит того и внимания, чтоб ему уважать-то. А я к вам с просьбою, Селиверст Потапыч, заставьте за себя богу молить. (Встает и кланяется в пояс.)

Маломальский. Какая же может быть твоя просьба?

Бородкин. Это дело будет касаться Максима Федотыча… Я теперича буду вас просить замолвить за меня словечко.

Маломальский. То есть насчет чего же… это… касающее?..

Бородкин. Насчет Авдотьи Максимовны-с! Есть на то мое желание и маменькино-с.

Маломальский. Это ничего… это можно…

Бородкин. Вы не думайте, Селиверст Потапыч, чтобы я польстился на деньги, или там на приданое, ничего этого нет; мне что приданое, бог с ним, потому у меня и своего довольно; а как собственно я оченно влюблен в Авдотью Максимовну. Стараюсь об ней, примерно, не думать — никак невозможно, потому это сверх моих чувств. Поверите ли, Селиверст Потапыч, сядешь это вечером дома к окну, возьмешь гитару собственно как для увеселения себя, — такая найдет на тебя тоска, что даже до слез.

Маломальский. Это я могу… орудовать…