Том 1. Поэзия

неумение петь похоже на морскую медузу:
концентрат жгучей силы в слизи бессильной
неумение петь зажимает нам рот,
полузаглоченное в гортань,
расцветает у нас на пальцах
и уже проникло в наши песни
и в смуглые животы наших женщин

неумение петь делает грубой нашу улыбку:
подобие дынного ломтика в блюде лица
неумение петь в этот век —
неуменье запеть:
Нет! Петь мы умеем —
чистота ладоней плюща
высыпает в лоток наши улицы и одежду
и приподнимает ветер над землей
на сосках Королевы Танца!

И очистит все дождь!
Только что в капле был человек,
высокий, мрачный, бородатый, перевернуто отраженный
но капля упала, и он исчез:
Человек, Который Растворился

Чекасин

он пьет клюквенный морс,
он принимает аспирин,
он сбивает лихорадку
снегом вместо перин
его душа — это лев
на пылающей крыше
он дует каждый вечер в раскаленную медь
он не может обжечься, он не может сгореть —
его температура значительно выше

Воспитание рук

огромные неистовые руки свесив
из прорези окна, ты загребаешь
цветастый хлам секунд в свой музыкальный ящик
там музыка от стенки к стенке бродит
с огромным круглым животом,
и плачет, и тоскует

а ты сгребаешь время под себя
и падаешь в слезах на время
и высидеть теплом своим мечтаешь
птенцов крикливых синей птицы

а иногда ты вместе с ней лежишь на этой груде,
пытаясь оплодотворить секунды
но только пыль — ответ твоим усильям,
и все возможное богатство умирает
под тяжким грузом неразгаданных часов
и ностальгия под слезами размокает,
как хлеба кус, забытый под дождем

но времена воспитывают руки:
они хватают лишь понятные секунды,
в ее глаза глядишь ты с сожаленьем,
а жизнь идет — с тобой и без тебя

и розовый фонтан хватает вязь секунд, разбрасывает
всем свой рот жемчужный
и за окном тюремной камеры души
свершает чудо — то, что ты не смог свершить,
вдыхая запахи колосьев и колен

Блюз