Том 1. Повести. Театр. Драмы

Жан. Значит то, что было раньше, тоже серьезно! Вы играете чересчур серьезно, и это опасно! Но мне надоела эта игра и прошу извинить, что я возвращусь опять к моей работе. Идет вглубь сцены за сапогами. Сапоги понадобятся графу рано, а полночь уже давно прошла. Берет сапоги.

Юлия. Поставьте сапоги на место!

Жан. Нет? Это — моя служба, которую я обязан исполнить. Да я никогда и не претендовал на роль вашего товарища в играх и никогда им не буду, — для этого я слишком хорош.

Юлия. Вы горды!

Жан. В известных случаях; в других — нет.

Юлия. Вы когда-нибудь любили?

Жан. Мы иначе выражаемся — но я сближался со многими девушками, один раз я даже заболел от невозможности обладать тою, с которой я хотел… понимаете, заболел, как принцы из «Тысячи и одной ночи», которые от великой любви не могли ни пить ни есть. Ставит сапоги на пол.

Юлия. Кто была эта девушка?

Жан молчит.

Юлия. Кто была она?

Жан. Вы не можете принудить меня сказать вам это.

Юлия. Но, если я прошу вас, как равного, как друга? Кто была она?

Жан. Это были вы!

Юлия садится. бесподобно!..

Жан. Да, если вам угодно! Это было смешно!

Видите ли, это та самая история, которой я раньше не хотел рассказывать; но теперь я ее расскажу! Знаете ли вы, каким представляется свет, когда смотришь на него снизу — вы этого не знаете! Он подобен соколам и ястребам, спины которых редко можно рассмотреть, так как они парят слишком высоко над землей! Я жил в писарском доме, вместе с семью сестрами и одною свиньей, среди серых полей, где не росло ни одного деревца! Но из окошка я видел стены графского парка, с растущими за ними яблонями. Это был райский сад; там стояло много злых ангелов с огненными мечами и охраняли его. Но тем не менее я и другие мальчики нашли дорогу к древу жизни — вы теперь меня презираете?

Юлия. Ах, воровать яблоки; это делают все мальчишки!

Жан. Это вы только так говорите теперь, но вы все-таки меня презираете! Ну, всё равно. Однажды я пришел в райский сад вместе со своею матерью полоть гряды лука. Как раз около садовой стены, в тени жасминов, стоял турецкий павильон, окруженный каприфолиями. Я не знал, для какой цели он предназначался, но такого красивого здания я не видал никогда в моей жизни. Люди входили в него и выходили — и вот, в один прекрасный день дверь его оказалась отворенной. Я прокрался внутрь и увидал стены, увешанные портретами королей и императоров, а на окнах висели красные гардины с бахромой — ну, вы знаете, о чём я говорю. Я — он берет ветку сирени и подносит ее к носу Фрёкен Юлии — я никогда не был в замке, не видал никогда ничего, кроме церкви — но там было гораздо красивее; и где бы ни витали мои мысли, они постоянно возвращались назад — туда. И вот мало-помалу охватило меня стремление увидать хоть раз всё это великолепие — entin — я прокрался внутрь, смотрел и удивлялся. Вдруг кто-то вошел! Конечно для господ в данном случае был бы только один выход, я же нашел другой, да у меня и не было выбора!

Юлия, которая в продолжение этого разговора взяла ветку сирени, бросает ее на стол.

Жан. Я выскочил и бросился через изгородь из малины, перекатился через гряду клубники и очутился на террасе, усаженной розами. Тут я заметил светлое платье и пару белых чулок — это были вы. Я лег под кучу сорной травы, — под нее — можете себе представить, между репейником, который меня колол и сырой землей, которая воняла. Я смотрел на вас, как вы ходили между розами, и думал: если правда, что разбойник может войти в царствие Божие и остаться с ангелами, то почему же мальчишка писаря, здесь на земле, не может войти в графский парк и поиграть с его дочерью?

Юлия элегично. Полагаете ли вы, что все бедные дети думали бы в данном случае то же самое?

Жан сначала медленным, потом убежденным тоном. Все ли бедные — ну, да — разумеется! Разумеется!

Юлия. Должно быть ужасное несчастье быть бедным!