Том 1: Проза. Поэзия. Сценарии

Зал прикладного искусства. В 1926 году в одной из парижских галерей открылась выставка предметов, волшебно преображенных руками поэта. В каталоге в разделе материалов, из которых сооружены экспонаты, значатся канцелярские кнопки, шпильки для волос, свечи, спички, кусочки сахара, макароны в виде звездочек. «Писать не хотелось, а руки надо было куда-то деть, вот я и стал играть со всем, что валялось в моем гостиничном номере. Но поэты разучились играть. Смерть и тайна тут же вмешиваются. Поэтому (несмотря на то, что зря выставляться — безумие), я выставляю напоказ предметы моей любви.» В одном из писем к матери он увлекательно рассказывает в подробностях о своих занятиях: «С утра до вечера я клею, вырезаю, чищу, крошу пастельные мелки, крашу морилкой, смешиваю губную помаду с сургучом.» Примерно в то же время Кокто создает «скульптуры» из ершиков для трубок, которые можно увидеть в некоторых его фильмах. В том же «зале» следовало бы выставить керамику Кокто и его гобелен «Юдифь и Олоферн» [1].

В зале моды и ювелирных украшений находились бы эскизы платья для знаменитой Эльзы Скьяпарелли, включившей этот эскиз в свою коллекцию 1937 года, обложки журнала «Харперс Базар», заказанные Жану Кокто, знаменитое тройное обручальное кольцо из двух видов золота и платины, профили из серебра, заменившего росчерк туши, ящерицы с изогнутыми телами из драгоценных камней для фирмы Картье, пиджаки с закатанными рукавами — они вошли в моду после того, как Кокто в спешке надел в Оперу плащ Жана Маре, который был ему сильно велик.

На выходе из «воображаемого музея» посетителям, заинтересовавшимся личностью художника, предлагается посмотреть его фильмы и купить его книги, чтобы еще на шаг приблизиться к миру его творчества, к тайне его мастерства.

«Чем дальше, тем чаще я отмечаю, что слава (то, что называют славой) относится к явлениям архитектурного и геометрического порядка, скрытым под очевидным беспорядком природы. Нам расчищает место не произведение, а некая никому не видимая гармония волн, ускользающая от нашей морали. Все ее ощущают, несмотря на то, что борются с ней и не замечают ее. И вот образуется и набирает силу имя — вне почти всегда непонятых и плохо прочитанных произведений. Если бы мои произведения действовали отдельно, меня давно бы забыли. Однако произведение тоже источает волны, превосходящие по мощности знание самих книг».

Эти слова Кокто пишет на страницах дневника «Прошедшее определенное» очередной раз пытаясь напомнить друзьям, читателям, поклонникам его творчества, что красота того, что создает рука художника — особое явление и его восприятие невозможно в отрыве от всех проявлений таланта мастера.

Все три романа Жана Кокто, публикуемые в данном сборнике, пронизывают общие темы, символы, иногда одни и те же персонажи. Все три книги — «родом из детства», времени, где все чрезвычайно хрупко, страны, где нет безделушек, а есть чудесные драгоценности, где жестокость неотделима от нежности.

Роман «Двойной шпагат» был написан в июле 1922 года. В 1954 году литературный критик Клод Руа пробует сочинить предисловие (так и не написанное) к собранию сочинений Жана Кокто и замечает, что творчество писателя весьма разнообразно, но при этом используемые приемы все время повторяются, каждый раз автор «дразнит педантов, менторов, тугодумов, подмигивает тем, кто легок, непредвзят и мил. <…> Но мне кажется, что „Двойной шпагат“ — длинная клоунада, со временем выдохшаяся». На полях присланной рукописи Кокто возражает: «Неверно. Это моя юность и то, что я пережил.» И затем делает приписку к письму того же Руа: «Это исследование по краю меня и моих книг».