Том 1: Проза. Поэзия. Сценарии

Уже который день детскую жестоко качало. Элизабет изводила Поля целой системой утаек и непонятных намеков на что-то приятное (на этом она особо настаивала), в чем ему никакой доли не положено. Агату она держала в наперсницах, Жерара в сообщниках и подмигивала им, если намеки становились рискованно прозрачными. Успех такой системы превзошел все ее ожидания. Поль корчился, как на сковородке, сгорая от любопытства. Одна только гордость мешала ему отозвать в сторонку Жерара или Агату, которым, впрочем, Элизабет наверняка запретила говорить под страхом ссоры.

Любопытство победило. Он подкараулил трио возле того, что Элизабет называла «артистическим выходом», и обнаружил, что какой-то молодой человек спортивного вида ждал вместе с Жераром у дома моделей и увез всю компанию в автомобиле.

Ночная сцена стала форменным пароксизмом. Поль обзывал сестру и Агату грязными шлюхами, а Жерара сводником. Он съедет с квартиры. Пусть себе водят мужчин. Этого следовало ожидать. Все манекенщицы шлюхи, низкопробные шлюхи! Его сестра — сука в охоте, она сбивает с пути Агату, и Жерар, да, именно Жерар всему виной.

Агата расплакалась. Жерар, хоть Элизабет и прерывала его бесстрастным: «Оставь, Жерар, он просто смешон», — возмутился, объяснил, что этот молодой человек — знакомый его дяди, что зовут его Майкл, что он американский еврей, что у него огромное состояние и что они собирались прекратить игру в прятки и познакомить его с Полем.

Поль орал, что не желает знакомиться с «грязным евреем» и что завтра же пойдет на место встречи и даст ему по морде.

— Мне все ясно, — продолжал он, и ненависть звездами горела в его глазах, — вы с Жераром запутываете малышку, вы толкаете ее в объятия этого еврея; может, собираетесь ее продать!

— Ошибаетесь, дорогой мой, — возразила Элизабет. — Дружески предупреждаю вас, что вы на ложном пути. Майкл приходит ко мне, он хочет на мне жениться, и он мне очень нравится.

— Жениться? На тебе? На тебе! Да ты рехнулась, да ты погляди в зеркало, кто на такой женится, ты ж уродина, идиотка! Всем идиоткам идиотка! Он тебя дурачит, потешается над тобой!

И он смеялся смехом, похожим на конвульсии.

Элизабет прекрасно знала, что вопрос, еврей человек или нет, так же никогда не волновал Поля, как и ее. Она грелась, нежилась. Сердце ее распускалось во всю ширь детской. Как она любила этот смех Поля! Какой свирепой становилась линия его подбородка! Какое же блаженство — додразнить брата до такого состояния!

На следующий день Поль почувствовал, что был смешон. Он признавался себе, что в своих обвинениях хватил через край. Забывая, что подумал сперва, будто американец домогается Агаты, он рассуждал: «Элизабет свободна. Может выходить за кого хочет, мне-то что», — и недоумевал, с чего так разъярился.

Он еще некоторое время дулся и постепенно дал себя уговорить познакомиться с Майклом.

Майкл представлял собой абсолютный контраст с детской. Контраст столь совершенный, столь яркий, что в дальнейшем никому из детей в голову не приходило открыть ему двери этой комнаты. Он был для них олицетворением внешнего мира.

С первого взгляда видно было, что его место — на земле; что там все, чем он владеет, и разве что гоночные автомобили могут порой вызвать у него головокружение.

Перед этим киногероем предубеждения Поля не должны были устоять. Поль сдался, приручился. Маленькая компания разъезжала по дорогам, не считая часов, созывавших четверых сообщников в детскую — эти часы Майкл наивно посвящал сну.

От ночных сходок Майкл не проигрывал. Его там воображали, расхваливали, творили из любых подручных материалов.

Когда после этого снова встречались, он и не подозревал, что пользуется преимуществами колдовства, подобного тому, каким околдовала Титания сновидцев («Midsummer Night’s Dream») [38].

— Почему бы мне не выйти за Майкла?

— Почему бы Элизабет не выйти за Майкла?

Будущее с двумя комнатами воплотилось бы в жизнь. Удивительная скорость заносила их в абсурд, порождая планы комнат, подобные планам на будущее, которыми самоуверенно делятся с интервьюерами сиамские близнецы.

Один только Жерар сдержан. Он отводит взгляд. Никогда не осмелился бы он помышлять о браке с пифией, с девой-святыней. Нужен был, как в кино, молодой автомобилист, чтоб похитить ее, дерзнуть на этот шаг по неведению запретов святилища.

И детская жила прежней жизнью, и готовилась свадьба, и равновесие удерживалось — равновесие пирамиды стульев, которую клоун колеблет между сценой и залом, доводя до дурноты.

До дурноты головокружения, заменившей несколько приевшуюся дурноту от ячменного сахара. Эти ужасные дети напичкиваются беспорядком, смолисто-липким месивом ощущений.

Майклу все виделось в ином свете. Он очень удивился бы, если б ему объявили, что он обручился с девой-святыней. Он любил прелестную юную девушку и собирался на ней жениться. Он преподносил ей, смеясь, свой особняк Этуаль, свои автомобили, свое богатство.