Том 1. Разгром. Рассказы

Она чуть вздрогнула и остановилась. Непонятно заострились и сузились глаза. И верный друг – инстинкт, что ходит по тайге со всяким человеком и зверем, сказал ей слово, как уколол иглой: «Опасно…»

Когда чует таежный человек опасность, – не бежит. Опасность сзади страшнее, чем спереди.

– Пойдем! – сказала Каня.

Они свернули в забоку и молча зашагали по твердой высохшей после разлива дороге. С боков медленно выправлялась, вылезала из-под песчаных и галечных наносов июльская густосочная трава. Трещали неумолчно под листом желтобрюхие циркачи. Был их стрекот гульлив и зноен, как июль.

– Увиваются за тобой в Самарке парни-то, не иначе, – сказал Антон с сожалением.

– За мной, не за тобой! – усмехнулась Каня. – Плакать тут нечего… – Ей захотелось уверенно и твердо, по-отцовски, добавить: «Ясное дело!»

– Поди, уж не одного курильщика извела, а?..

– И то дело наше.

Гулял по дегтяревским жилам мужской нетерпеливый задор, а у Кани с каждым ответом голос – осторожней и суше.

В лесу сквозь черемушный лист устилало солнце дорогу золотым кружевом.

– Кого любишь? Скажи! – спросил Дегтярев прямо.

У Кани под кофтой настороженно застукало сердце. Еще острей и уже стали глаза, и захотелось сильно, как на охоте, стиснуть ружье. Но ружья не было, и пальцы мягко скользнули по ладоням.

– Глянь, кака черемуха! – сказала она неожиданно. – Бежим нарвем, ну-ка!..

Круто рванулась в сторону, как спуганная олениха, и, с треском ломая кусты, побежала в чащу. Дегтярев ринулся вдогонку. Вздымалась с кустов нанесенная водой мелкая песочная пыль. Серой мукой засевала лицо, скрипела на зубах.

– Возьму! – кричал Антон. – Не уйдешь!..

Каня молча рвалась через кусты, цепляясь за ветки вырвавшимися из-под шапки косами. Короткая юбка взбрасывалась на бегу, и Антон видел мельком точеные загорелые ноги выше икр.

– Возьму-у!.. – летел по кустам, наполняя забоку, сильный басовитый рев.

Так выбежали они на поляну, где находились когда-то дровяные заготовки, а теперь торчали только обомшелые пни да редкие нетронутые кусты черемухи. Перебегая от одного к другому, Каня споткнулась и упала. Знакомые руки придавили ее к земле, не давая подняться, и к раскрасневшемуся лицу склонилось возбужденное и потное лицо Дегтярева. Песочная пыль осела в складках грязными полосами, но по-прежнему лукав был и смел мучитель-глаз, цвета дальних сопок.

– Возьму, – уверенно прошептал глаз, голубой мучитель.

Обидным, тяжелым и ненужным показалось с непривычки мужское тело, а верный друг, что ходит по тайге со всяким зверем и человеком, закричал о какой-то непонятной, небывалой опасности. Каня схватила Антона за воротник и с силой дернула в сторону. Воротник оборвался с куском прелой рубахи, обнажив левое плечо до локтя. Столкнулась с целомудренной девичьей боязнью мужская упрямая и бесстыдная сила. Каня почувствовала, как жесткие руки насильно, не спросясь, полезли в заповедные места, и в то же мгновение крепко вцепилась зубами в обнаженное плечо Дегтярева…

Это длилось несколько секунд, не более, но она явственно ощутила на зубах ржавый и солоноватый вкус крови. Мужское тело обмякло, и над ухом послышался глухой задержанный стон. Тогда она разжала зубы и, вскочив на ноги, стремительно помчалась в кусты.

Морщась от боли, Антон приложил к укушенному месту оторванный клок рубахи и сел. «Все-таки не закричал, – подумал не без гордости, – да и она пощады не просила…» Где-то совсем необычно шевельнулась злоба и тотчас же угасла. Он встал и, пошатываясь, вышел на опушку. Долго и тщательно присматривался и прислушивался по сторонам. Не видно, не слышно.

– Эй! – крикнул, превозмогая боль.

Ответа не последовало.

– Ну, и катись… – сказал он с любовью и восхищением.

Глава десятая

1

На сходке по кочковатым головам мужиков прыгали короткие рубленые слова Неретина. Раздвигали они плотно сшитые черепа и согласно укладывались внутри, как мелкие, хорошо колотые дрова.

А когда Неретин кончил и сельский председатель, расчесывая рукой льняную кудель бороды, сказал:

– Подымай правую руку, которые согласны! – выросла над сходкой густая, мозолистая и корявая забока.

Митька Косой, присяжный запевала, с трудом протискался к Харитону.

– Слышь, голован, – сказал вполголоса, дернув его за рубаху.

– Ну? – обернулся Кислый.

– Моя ведь правда…

– В чем?

– Да Марину-то… Пропили седни Вдовины мельнику, ей-богу…

Жидкие Митькины плечи судорожно сжались острыми клещами длинных Харитоновых рук.

– Откуда ты знаешь? – спросил Харитон глухо.

– Только што сестра сказала. Она у ей была. Лежит девка в амбаре и ревет. – Митька поковырял в носу указательным пальцем и, не найдя ничего утешительного, добавил строго: – В воскресенье свадьба, во как!

Были у Харитона всегда прямые, грубые, топором тесанные мысли. И первая мысль, которая пришла ему в голову, была – пойти и убить мельника. «Чего ей за гнилым пропадать», – подумалось жестко. Однако эта мысль быстро отпала. Он знал, что его или арестуют, или расстреляют самосудом, а на поддержку Неретина в таких делах нельзя было и рассчитывать.