Том 1. Серебряный голубь

— Вот ошшо те казаки слаботные — перво-наперво; то касаточки-пташечки, разнесут они по Руси Свят-Дух; как пройдут по землице-то ропотом, так за ними холуби вылетят.

— Вот ошшо…

— Довольно: я — ваш.

— За тем вольным, значит, казачеством, сама Свято-Духова строитца церква; вот ошшо с нами-то, коли будешь, брат, будет тебе Матрена Семеновна; а посему без нас тебе — злая похибель.

— Довольно: я — с вами.

Петр сидит в уголочке дупла, положив лицо на колени — и будто ему какой снится сон; а его еловый венок, сдвинутый набок, как оленьи, зеленые, рога, являет рогатую в дупле тень, убегающую в вышину. Вспышки красного света высоко подбрасывают с вершины дупла упадающий сумрак — и расплясывается тень, как какой-то адский крылатый житель, чтоб собой задушить человека, огражденного кругом огня.

— Абрам, почему вы доверились мне?

— По хлазам.

Ночь темнее присела на лес; не один зрячий небось теперь плакался: «Лопни глаза мои — на что они мне!» А слепцы, верно, уж вот усмехались на зрячих.

Происшествия

В днях, и в зари лучах, и в цветах скитался Дарьяльский вокруг нашего села, выделяясь оттопыренной ветвью на себя воздетого елового венка и на зелени алого цвета рубахой; и за ним по следам скитался нищий Абрам: настигал моего героя.

В днях, и в зари лучах, и в цветах скиталась без делу Матрена Семеновна вокруг нашего села; и к ней выходил из кустов Дарьяльский — загорелый, небритый: стоял, переминался, теребил ус, боязно сперва на нее поглядывал: разговаривал мало — и все только почему-то ее выслеживал для себя; выйдет ли она за плетень; пройдется ли малость по дороге, в дубнячок ли захаживает по грибы, за ней — нет, нет и затрещит хворост, веточка закачается, хотя и нет ветру; Матрене же вовсе не страшно; коли захочет сама, барин даст от нее здорового стрекача; и уже ей ее барин люб: сродственность духа рождается между ними, а говорят — мало; однажды только она почти напугалась; как в лес пошла — ну, само собой веточка закачалась за ней; ну, и пожелала его накрыть: будто бы грибы ищет, а сама незаметно к ветке; подол подобрала, нагнулась, раздвинула куст, а от нее кто-то — бегом; ей показалось, что узнала она подглядывателя — не милого барина вовсе: борода у этого у подглядывателя лопатой, сам в высоких сапогах и при медных часах, а тут выскочи из кустов Стёпка да к ней:

— Матрена Семеновна! Не сумлевайтесь, я родителя свово, коли что, задушу — в обиду вас не отдам, ежели ради вас холубем назвался: коли меня вы отвергли, так иётта все я стерплю, да и быть мне тут с вами не долго, потому — где мне с барином вашим тягаться, да и — видит Бог — барин мне люб: как мы таперича одного с ним сохласия… Но чтобы мой окаянный родитель да на вас, да за вами, — так я, старому черту, бороду выдеру, осиновый кол ему в сердце вгоню!..

Крепко тогда призадумалась Матрена Семеновна, узнавши, что целых трое мужчин рыскают по ее следам — и не о том она задумалась, что ей стало боязно за себя; опечалилась тем, что следят: как бы самого, что ни на есть главного, не подсмотрел бы Иван Степанович: ее молитв да духовной вольности поведенья; а ему ли не пронюхать

про все, что таилось под тихим кровом Кудеярова столяра? Чуть что — донесет: и власти на голову тебе нагрянут.

На селе же гуляла молва о пощечине, о бунтарстве одной непокойной деревни, о казаках да багровых столбах удаленных пожарищ: сосед опять запалил соседа; красный бегал петух по окрестности; ждали со дня на день его и у нас. «Тут не без красного барина!» — супился люд степенный; недаром, как волк, забродил вокруг красный барин; видел его и глухонемой — в кустах, где поглядывали на дорогу желто-лиловые Иван-да-Марьи глазочки, и попадьиха: видела его она во ржи: как она протянула руку за васильком, ей привиделся его красный лоскут; и в целебеевской чайной его видали, в те часы, как собирается там сброд: не те, чьим разумом сельский держится сход, а те, что отбились от дела, ходили орать да свистать девкам под окна, пакостные распространяли писульки и на проезжую заглядывались дорогу; ночью-то всякий таскался у нас по селу; быть может, то лихого мира пришельцы, давно исчезнувшие из села, давно сгнившие на целебеевском погосте, а теперь вставшие из могил, чтобы палить села да богохульствовать: вот какой сброд по ночам собирался в чайной; и с ним, с этим сбродом, теперь бражничал выгнанный из усадьбы барин в рогатом на голове еловом венке.

Видел его и дачник, снимавший избу в Целебееве, — тот, что в Бога не верил, хотя и был православный, — Шмидт-барин: этот все что-то искал Дарьяльского: письма, что ли, какие ему передать: но как завидел его красный барин — бегом в овражек: так-таки и ушел, не приблизился к другу.