Том 1. Шпион, или Повесть о нейтральной территории

Третьим шел слуга полковника Уэлмира; в одной руке он нес блюдо с фрикасе из цыплят, а в другой — пирожки с устрицами.

Следующим выступал помощник доктора Ситгривса; недолго думая он схватил громадную суповую миску,— вероятно, она больше всего напоминала ему знакомые предметы его ремесла,— и не выпускал ее, пока пар от супа совсем не затуманил стекла его очков — знака его медицинской профессии. Когда он дошел до гостиной, то вынужден был опустить свою ношу на пол и снять очки; лишь тогда он увидел, как можно пробраться между столами, заставленными фарфором и грелками для посуды.

Далее шествовал солдат, приставленный к капитану Синглтону. Словно соразмеряя свой аппетит с самочувствием раненого капитана, он нес всего лишь двух жареных уток; однако их дразнящий аромат заставил его раскаяться в том, что он совсем недавно уничтожил два завтрака: свой и приготовленный для сестры капитана.

Шествие замыкал белый мальчик-слуга, один из постоянных домочадцев «Белых акаций»; он стонал под тяжестью блюд со всевозможной зеленью, которыми нагрузила его сбившаяся с ног кухарка, не рассчитавшая его слабых сил.

Но этим далеко не исчерпывались приготовления к приему гостей. Едва Цезарь поставил на стол индейку, которая всего лишь неделю назад летала в горах Детчеса, даже не мечтая так скоро возглавить столь роскошный стол, как он тотчас же, словно заведенный, повернулся на каблуках и снова отправился на кухню. Его пример заразил остальных; прежним строем они торжественно проследовали друг за другом сперва на кухню, потом обратно в гостиную.

Благодаря такому идеальному порядку в дополнение к прочей снеди на стол были водворены стаи голубей и перепелок, многие виды вальдшнепов и целые косяки камбалы и морского окуня.

В третий раз процессия доставила к столу основательные порции картофеля, лука, свеклы, шинкованной капусты, риса — словом, всего того, что еще требовалось для отменного обеда.

Стол ломился от изобилия, присущего американской кухне. Окинув весьма одобрительным взглядом эту выставку яств и передвинув каждое блюдо, поставленное не его руками, Цезарь пошел докладывать хозяйке дома, что благополучно выполнил доверенное ему дело.

Примерно за полчаса до описанного нами кулинарного парада дамы исчезли столь же непостижимым образом, как исчезают ласточки перед наступлением зимы. Но вот настала весна их возвращения, и все общество собралось в комнате, которая называлась гостиной только потому, что в ней не было обеденного стола и стоял диван, обитый пестрой тканью.

Добрая мисс Пейтон не только считала, что празднество заслуживает из ряда вон выходящих приготовлений в ее кулинарном ведомстве, но и позаботилась достойным образом принарядить свою собственную особу ради гостей, которых она с радостью принимала.

На голове у мисс Пейтон красовался чепчик из тончайшего батиста, отделанный широким кружевом, откинутым назад, чтобы был виден букетик искусственных цветов, приколотый над ее красивым лбом.

На ее волосах лежал такой толстый слой пудры, что трудно было сказать, какого они цвета; строгость прически несколько смягчали слегка завитые кончики волос, придававшие лицу женственную нежность.

Платье из тяжелого шелка лилового цвета было низко вырезано на груди; туго облегающий корсаж из той же ткани подчеркивал красоту фигуры. Широкая юбка говорила о том, что в те времена не скупились на материю для туалетов. Небольшие фижмы оттеняли красоту ткани, и фигура мисс Пейтон казалась еще более величественной.

Природа наградила эту леди немалым ростом, а каблуки на туфельках из того же шелка, что и платье, делали ее выше еще чуть ли не на два дюйма.

Рукава, сверху узкие, падали ниже локтя широкими свободными складками; благодаря батистовым оборкам, отделанным дрезденскими кружевами, ее руки, сохранившие правильную форму и белизну, казались удивительно нежными. Три нитки крупного жемчуга обвивали ее шею; грудь, видневшуюся в вырезе лифа, мисс Пейтон, не забывая о своих сорока годах, прикрыла кружевным платочком.

В этом наряде она стояла прямая и статная, с горделивой осанкой, свойственной женщинам того времени, и, право же, могла бы повергнуть в прах целый рой современных красавиц.

Сара была одета с таким же вкусом: ее голубое атласное платье, отличавшееся от тетушкиного лишь материей и цветом, не менее выгодно обрисовывало ее стройную фигуру. В двадцать лет незачем прибегать к тому, что подсказывает благоразумие в сорок, и глубокий вырез в атласном платье Сары лишь чуть-чуть прикрывало фишю из тончайших кружев. Шея и покатые плечи блистали всей своей естественной красотой. Как и тетка, Сара надела три нитки жемчуга, в ушах у нее блестели жемчужные серьги. Она была без чепчика, а откинутые назад волосы открывали прелестный лоб, гладкий, как мрамор, и белый, как снег. Несколько непокорных завитков красиво падали на шею; надо лбом, словно корона, высилась гирлянда из искусственных цветов.