Под бурею судеб, унылый, часто яСкучая тягостной неволей бытия,Нести ярмо мое утрачивая силу,Гляжу с отрадою на близкую могилу,Приветствую ее, покой ее люблюИ цепи отряхнуть я сам себя молю.Но вскоре мнимая решимость позабыта,И томной слабости душа моя открыта:Страшна могила мне; и ближние, друзья,Мое грядущее и молодость мояИ обещания в груди сокрытой музы,Всё обольстительно скрепляет жизни узыИ далеко ищу, как жребий мой ни строг,Я жить и бедствовать услужливый предлог.
Болящий дух врачует песнопенье.Гармонии таинственная властьТяжелое искупит заблужденьеИ укротит бунтующую страсть.Душа певца, согласно излитая,Разрешена от всех своих скорбей;И чистоту поэзия святаяИ мир отдаст причастнице своей.
Не подражай: своеобразен генийИ собственным величием велик;Доратов ли, Шекспиров ли двойник,Досаден ты: не любят повторений.С Израилем певцу один закон:Да не творит себе кумира он!Когда тебя, Мицкевич вдохновенный1,Я застаю у Байроновых ног,Я думаю: поклонник униженный!Восстань, восстань и вспомни: сам ты бог!
Не ослеплен я Музою моею:Красавицей ее не назовутИ юноши, узрев ее, за неюВлюбленною толпой не побегут.Приманивать изысканным убором,Игрою глаз, блестящим разговором,Ни склонности у ней, ни дара нет;Но поражен бывает мельком светЕе лица необщим выраженьем,Ее речей спокойной простотой;И он, скорей чем едким осужденьем,Ее почтит небрежной похвалой.
О мысль! тебе удел цветка:Сегодня манит мотылька,Прельщает пчелку золотую,К нему с любовью мошка льнет,И стрекоза его поет;Утратил свежесть молодуюИ чередой своей поблек, –Где пчелка, мошка, мотылек?Забыт он роем их летучим,И никому в нем нужды нет;А тут зерном своим падучимОн зарождает новый цвет.