Я видел юношу: он был верхомНа серой, борзой лошади — и мчалсяВдоль берега крутого Клязьмы. ВечерПогас уж на багряном небосклоне,И месяц в облаках блистал и в волнах;Но юный всадник не боялся, видно,Ни ночи, ни росы холодной; жаркоПылали смуглые его ланиты,И черный взор искал чего-то всёВ туманном отдаленьи — темно, смутноЯвлялося минувшее ему —Призрак остерегающий, которыйПугает сердце страшным предсказаньем.Но верил он — одной своей любви.Он мчится. Звучный топот по полямРазносит ветер; вот идет прохожий;Он путника остановил, и этотЕму дорогу молча указалИ скрылся, удаляяся в дубраве.И всадник примечает огонек,Трепещущий на берегу противном,И различил окно и дом, но мостИзломан… и несется быстро Клязьма.Как воротиться, не прижав к устамПленительную руку, не слыхавВолшебный голос тот, хотя б укорПроизнесли ее уста? о! нет! —Он вздрогнул, натянул бразды, толкнулКоня — и шумные плеснули водыИ с пеною раздвинулись они;Плывет могучий конь — и ближе — ближе…И вот уж он на берегу другомИ на гору летит. — И на крыльцоСоскакивает юноша — и входитВ старинные покои… нет ее!Он проникает в длинный коридор,Трепещет… нет нигде… ее сестраИдет к нему навстречу. — О! когда бЯ мог изобразить его страданье!Как мрамор бледный и безгласный, онСтоял… Века ужасных мук равныТакой минуте. — Долго он стоял,Вдруг стон тяжелый вырвался из груди,Как будто сердца лучшая струнаОборвалась… Он вышел мрачно, твердо,Прыгнул в седло и поскакал стремглав,Как будто бы гналося вслед за нимРаскаянье… И долго он скакал,До самого рассвета, без дороги,Без всяких опасений — наконецОн был терпеть не в силах… и заплакал:Есть вредная роса, которой каплиНа листьях оставляют пятна — такОтчаянья свинцовая слеза,Из сердца вырвавшись насильно, можетСкатиться, — но очей не освежит!К чему мне приписать виденье это?Ужели сон так близок может бытьК существенности хладной? нет!Не может сон оставить след в душе,И как ни силится воображенье,Его орудья пытки ничегоПротив того, что есть, и что имеетВлияние на сердце и судьбу.* * *