Том 1. Стихотворения и поэмы 1910-1927

Оттуда при содействии А. В. Луначарского я был вызван в Москву как молодой писатель. Здесь и возобновилось мое прерванное на ряд лет знакомство с Маяковским Он знал, что на Дальнем Востоке я читал его «Мистерию-буфф» рабочим Владивостокских временных мастерских, знал, что печатал отрывки из «Человека» в газете, что читал лекции о новой поэзии во Владивостоке, – и сразу принял меня как родного. Затем началась работа в «Лефе», в газетах, в издательствах, которую опять-таки возглавлял Маяковский, неотступно, как пароход баржу, буксируя меня всюду с собою. Я объездил с ним города Союза – Тулу, Харьков, Киев; совместно с ним выпустил несколько агитационных брошюр.

Неизменная товарищеская заботливость со стороны Владимира Владимировича продолжалась до конца его жизни. Благодаря ему было издано много моих книг. Позже я написал о нем поэму, чтобы хоть отчасти восполнить свой долг перед ним. Без него мне стало труднее. И, несмотря на знаки внимания со стороны товарищей по литературе, я так никогда и не оправился от этой потери. Это невозвратимо и неповторимо.

На этом, собственно, и заканчивается моя автобиография. Все остальное лишь варианты главного <…>

Москва 1957–1962

Ночная флейта

1914

Песня таракана Пимрома

Сергею Боброву

Надев зеленую ермолку
и шубку белую песца,
я посещаю втихомолку
покои сонного дворца.
Стою неслышим и неведом
за изголовьями у вас,
равно – и счастию и бедам
распределяя день и час.

Вам не избегнуть этой власти,
я не таков, я не таков!
Вмиг расколюсь один на части,
стуча в двенадцать каблуков…
И даже, – этого ль вам мало? –
не утаю, не утаю, –
ее величество плясала
вчера под песенку мою!

1911

Внезапье

Валерию Брюсову

Бился пульс нараставшего горя,
но шумела лавина годин…
  Смеясь, в наклоненном проборе
  встречал серебро господин.
В изломы размеренных улиц,
нараставших, падавших ниц,
  летел он, грозя и сутулясь,
  миллионами сумрачных лиц.
Опахнул эти души старинный,
незабытый, веселый недуг –
  как из сверкали вышел витринной
  оглянувшийся медленно друг.
Словно стал он грустнее, старше,
словно ведать, жить разлюбил, –
  но в его укороченном марше
  мнилась мощь неослабнувших жил.
И, коснувшись ногою панели,
он исчез в темноту, без следа.
  Но дрожащие стекла звенели,
  как пробитая ветром слюда.

1911

Ночной поход

Вере Станевич

Горькие в сердце – миндалины…
  В черном небе зеркал
нежной звездою вспыхнул блистательный,
  взвитый тобой бокал.

Кинута, кинута жизни гостиница;
  за миллионы миль,
бешено вздрогнув, за полночь кинется
  воющий автомобиль.

Взрежет изглубья вздохами мерными,
  ветром исполнит путь;
ты капитаном станешь над верными:
  некому нас вернуть!

Губы твои во мрак зароются…
  Но – поворот руля, –
низкие горы вдали откроются:
  это – опять земля!

Фокусник

М. И. Бобровой

Сверьте балансы и счеты!..
Четок ли черный гаммонд?
Плавно склоняешь плечо ты
  на горизонт.
Пляшут тени ротаций,
мерно ширяет метр,
числа твоих нотаций
  разносит ветр.
Вспыхнут слова зигзагами
в бледном блистанье линз…
Из голубой колымаги –
  выходит принц.
«Алло!» – и в траурных трубкак
перводержавный зов.
Но не расслышать хрупких,
  ломающихся слов.
Тем, кто изломья звука
тайно поймет теперь, –
тень кавалера Глюка
  откроет дверь.

1912