Том 1. Стихотворения и поэмы Эдгара По в переводе Константина Бальмонта

Эдгар По вернулся домой, в свой — не свой дом. Невеста его вышла замуж за другого, а приемный его отец Аллэн, которому, не по заслугам, он дал в вечности имя, неразрывно связанное с Эдгаром По, обошелся с ним вовсе не по-отцовски. Он отказался заплатить его долги чести. Произошла ссора. Рыцарски ли думающий юноша примирится с таким унижением? Безотчетно и безрасчетно ставя крест на целой полосе жизни, юноша покинул свой — не свой дом и очутился один в целом мире.

В 1827 году Эдгар По был в Бостоне, в городе, где он родился, и почему именно он приехал в этот город, осталось тайной. Не отвечает ли на это почему тот факт, что он всю жизнь не расставался с медальоном, в котором хранился лик его матери? Мы не знаем. Во всяком случае, в этом городе еще жили тогда, а может быть, живут и доселе люди, чьи старшие знали мать Эдгара По, имя одних было Эшер, имя других было Вильсон, два имени, которых нам уже не забыть.

В Бостоне появилась маленькая книжечка стихов, заглавный ее листок гласил:

ТАМЕРЛАН

И

ДРУГИЕ ПОЭМЫ

БОСТОНЦА

«У юных голова кружится, и сердце бьется горячо.

Ошибки делают, а зрелость потом их будет поправлять».

Купер

БОСТОН:

Кальвин Ф. С. Томас… Печатник

1827.

Этот маленький томик, коего лишь сорок было тиснуто экземпляров, был напечатан девятнадцатилетним издателем, Томасом, тогда жившим в Бостоне. Томас переехал потом на запад и умер в Спрингфилде, в Миссури, в 1876-м году, не зная, кого когда-то он впервые вывел в свет. Этот маленький томик ныне большая библиографическая редкость, и при распродаже Мак-Ки, в ноябре 1900-го года, он был означен в 2.050 долларов (4.100 рублей) и немедленно был куплен мистером Хальси, по внесении задатка в 500 долларов. В предисловии к этому томику юный поэт сообщает, что большая часть стихов была написана в 1821—22-м годах, то есть, когда автору было двенадцать-тринадцать лет. «Они, конечно, не предназначались для печати», — говорит он. Почему они печатаются теперь, это не касается никого, кроме него. В «Тамерлане» он попытался изобразить безумие, даже рисковать лучшими чувствами сердца на алтаре Честолюбия. Он сознает, что в поэме есть недостатки, и льстит себя мыслью, что он мог бы с малыми хлопотами исправить их, но, не похожий в этом на своих предшественников, он слишком любит свои ранние произведения, чтобы исправлять их в своем старом возрасте. Он не скажет, что он равнодушен к успеху этих поэм — успех мог бы побудить его и к другим попыткам, но он может спокойно утверждать, что отсутствие успеха отнюдь не повлияет на него в решении, уже принятом. Это значит бросать критике вызов. Так да будет».

Поэма «Тамерлан», как нужно было ожидать, исполнена байронизма, но отдельные строки столько же характерны для обычного, в те времена, среди юных и молодых поэтов — и в какие времена не обычного? — романтизма, сколько они отличительны, в частности, для основных личных свойств Эдгара По. Тамерлан исполнен врожденной гордости, и он — в привычной властной чаре дневного сновидения. Разве это в малом не настоящий Эдгар По, каким он был всю свою жизнь? И первая строчка поэмы «В час смертный радость утешенья!», если ее сопоставить со смертным часом Эдгара По, как он летописно рассказан нам одной из склонявшихся к нему женщин, теряет свою обычность и становится вещей строкой. Отдельные места этой полудетской поэмы уже дают чувствовать проснувшегося, но еще не выявившегося поэта, имеющего звучный голос.

Зовешь ты чаянием это,
Надеждой — тот огонь огня!
Но нет мне сна и нет привета,
В том только пытка для меня,
В том агония возжеланья…

Или эти строки: —

Дождь пал на голову мою,
Незащищенного, — и ныне
Отягощенный я стою.
И ветер тяжкий по равнине
Меня, промчавшись, оглушил,
И обезумил, ослепил.

Или эти строки: —

Нет слов, увы, чтоб начертить,
Как это радостно любить,
Как это любо быть любимым!
Как то лицо изобразить
В его огне неизъяснимом,
Где более чем красота,
И каждая его черта —
В моем уме — как тени с дымом,
Летит на ветре их чета.

Или эти строки: —