Том 1. Тяжёлые сны

И Саша легонько улыбался, услышав эти знакомые, страшные кому-то, но не им обоим слова.

– Ох, Сашенька, стара я стала, – сказала старуха, – уж и солнце от меня отвертывается, греть меня, старую, не хочет.

Саша с удивлением, внимательно посмотрел на Лепестинью и сказал нежным, звенящим голосом:

– А вот ко мне, Лепестиньюшка, так все поворачивается, – точно смотрит на меня, – и трава, и кусты, – все, что далеко, что близко, все. Вон там, видишь, на том берегу серый камень, и тот на меня уставился.

– Да тебе примстилось, поди, – опасливо сказала старуха.

– Нет, Лепестиньюшка, – весело ответил Саша, – мне никогда ничего не кажется. А только так все ясно да странно как-то. Так вот и вижу, что хоть глаз там и нет, а смотреть – смотрит.

– Безглазая засматривается, – шамкала старуха. – Поберегайся, голубчик: приглянулся ты ей, курносой.

Она сидела на траве, охватив колени морщинистыми, коричневыми руками. Ее слезящиеся глаза тупо смотрели куда-то прямо и далеко. Дряхлое лицо ее не выражало ни удивления, ни сомнения.

– Ну да, безглазая. Тоже выдумаешь, – тихо сказал Саша и подумал немного. – А почему? – вдруг спросил он.

– Приглянулся-то почему? – переспросила Лепестинья. – Глаза, вишь ты, у тебя, – глаза нехорошие.

– А чем, нянечка, нехорошие? – ласково спросил Саша.

– Глаза-то у тебя смотрят, куда не надо, видят что негоже. Что закрыто, на то негоже смотреть. Курносая не любит, кто за ей подсматривает. Поберегайся, миленький, как бы она тебя не призарила.

– Да разве я за нею, нянечка, подсматриваю? – еще ласковее промолвил Саша, и чистый, как подснежный ручей, голос его звенел нежно и сладко.

– Везде она, голубь мой, все она – и в травке, и в речке, – медленно и уныло говорила старуха. – Ты идешь, – и она тут же ползет, травку сломит, козявку задавит. Негоже смотреть много, не любит она.

– Так как же быть-то, миленькая нянечка, коли глаза сами смотрят? – спросил Саша улыбаясь, глядя на старуху неотступно-вопрошающими глазами.

– Что поделаешь, голубчик. Такие уж, видно, тебе глаза Бог дал, ничего не поделаешь, жаленный, – ты ими и не хочешь, да видишь.

Саша закрыл глаза. Он думал, что умрет скоро и будет лежать в земле и тлеть. Но не страшило его, что лежать ему в родной земле. Он любил землю. Любил уходить подальше в поле, быть в одиночестве, приникнуть к земле, слушать ее шорохи и шепоты. Любил ходить босыми ногами, чтобы чувствовать землю ближе.

Саша сел, взял в руки жалею и принялся дудеть в нее. Полились нежные, жалобные звуки. Рождались грустные, томительные мысли.

Вот пришел товарищ с удочкой. Мальчики побежали к реке, радостно разговаривая о рыбах. Оба они залезли в воду удить, – и холодное плескание о голые колени отогнало непосильные печальные думы.

Река была тихая, вся гладкая да ясная на солнце. Но маленькие струйки тревожно звучали, ударяясь о берег, и рыбки порою тревожно плескались, – а река стремилась медленно и неуклонно. Серовато-зеленый тростник колыхался в воде у берега, и по высоким стеблям его пробегал порою сухой и слабый шум.

Мальчики долго шалили и плескались на реке. Среди веселых забав Саша вдруг приумолк, засмотрелся на воду. Он вышел на берег, присел на камень и сказал медленно и задумчиво:

– Вода-то, – все течет.

– Ну так что ж? – спросил его товарищ, белоголовый мальчуган с пухлым и простодушным лицом.

– Чудно! – сказал Саша.

– Чего чудно? Как же ей не течь, коли она в реке? – ответил белоголовый мальчишка и засмеялся Сашиным словам.

Саша вздохнул, посмотрел на товарища и спросил:

– А ты слыхивал, как трава растет?

Белоголовый мальчишка разинул рот.

– Нет, – отвечал он.

– А говорят, что можно слышать, – сказал Саша.

– Ишь ты!

V

Рано поутру Саша с отцом отправились на мамину могилу. Они тихо разговаривали по дороге, а светлое и равнодушное обливало их солнце еще не жарким светом.

Отец рассказывал о покойнице. Саша любил слушать эти рассказы и смотреть на затуманенное печалью отцово лицо да на его усталые, далеко устремленные глаза.

На кладбище в этот ранний час было хорошо. Посетители еще не пришли. Кладбище дремало, как успокоенная роща в стране безлюдной и мирной. Только птицы чирикали да ветки шептались. Но эти нежные звуки не нарушали светлой тишины.

Саша с отцом сели на зеленую скамеечку перед маминою могилою. Могила зеленела и цвела. Саше стало грустно, что мертвые не встают и не являются. Если бы милая мама пришла! Но нет, – разлука навеки. Напрасно ждать и молиться.

– Знаешь, папа, чего я хотел бы? – тихо спросил Саша.

Отец молча посмотрел на него.

– Мне, знаешь, хотелось бы повидать мамочку, – продолжал Саша. – Право, хоть один бы только раз.

Отец грустно улыбнулся.

– Как же ее увидеть? – спросил он. – Во сне разве.

– Хоть бы только показалась, хоть бы на самую маленькую минутку, – тоскливо говорил Саша.

– Мертвые к нам не ходят, – печально сказал отец. – Да и мы их боимся.

Саша подумал: неужели он испугался бы милой мамочки? Нет, уж если он и чужих покойников не боится, так как же родной-то испугаться.

А ведь в могиле она истлела, и вся теперь черная, мягкая, как земля.