Том 1: Цепь: Цикл новелл: Звено первое: Жгучая тайна; Звено второе: Амок; Звено третье: Смятение чувств

Он был вне себя от бешенства. Он был готов поднять камень и бросить им вслед. Они все-таки улизнули от него! И такая подлая, такая низкая ложь! Что его мать лгала, он знал со вчерашнего дня. Но то, что она могла с таким бесстыдством нарушить данное обещание, отняло у него последнюю каплю доверия к ней. Он перестал понимать жизнь, с тех пор как увидел, что слова, за которыми он до сих пор предполагал действительность, не что иное, как мыльные пузыри. Но что это за ужасная тайна, которая доводит взрослых до того, что они лгут ему, ребенку, и убегают, как преступники? В книгах, которые он читал, люди убивали и обманывали, чтобы добыть деньги, или могущество, или царство. Но какая же тут причина? Чего они хотели, почему они прятались от него, что скрывали под этой грудой лжи? Он ломал себе голову. Смутно он сознавал, что эта тайна — замок детства; сломать его — значит стать взрослым, стать наконец мужчиной. О, только бы узнать ее! Но он не был в состоянии рассуждать. Злость, что они ускользнули от него, кипела в нем и лишала его рассудка.

Он побежал в лес, спасаясь в темноте, где его никто не видел, и там горячие слезы полились из его глаз. «Лжецы, собаки, обманщики, подлецы!» — выкрикивал он слова, которые иначе грозили его задушить. Злость, нетерпение, досада, любопытство, беспомощность и предательство последних дней, подавляемые детской борьбой и иллюзией своей взрослости, рвались из груди и излились в слезах. Это были последние слезы его детства, последние неудержимые слезы; и последний раз он по-женски отдавался сладострастию слез. Он оплакивал в этот час неистовой ярости доверчивость, любовь, веру и уважение — все свое детство.

Мальчик, который возвращался теперь в гостиницу, был уже иной. Он был холоден и действовал предусмотрительно. Прежде всего он пошел к себе в комнату, тщательно умылся, не желая доставить им удовольствие видеть следы его слез. Затем он обдумал, как свести с нами счеты. Он ждал терпеливо, в полном спокойствии.

В зале было довольно много народу, когда коляска с беглецами остановилась у подъезда. Несколько мужчин играли в шахматы, другие читали газеты, дамы болтали. Среди них безучастно сидел бледный мальчик с дрожащими веками. Когда его мать и барон вошли, несколько смущенные его присутствием, и хотели пробормотать приготовленную отговорку, он спокойно пошел им навстречу и сказал вызывающим тоном:

— Господин барон, мне надо кое-что сказать вам!

Барону стало не по себе. Он чувствовал себя точно пойманный с поличным.

— Хорошо, хорошо… потом… сейчас!

Но Эдгар повысил голос и сказал ясно и резко, так, чтобы все кругом могли расслышать:

— Я хочу поговорить с вами сейчас. Вы поступили подло. Вы мне солгали. Вы знали, что моя мать ждет меня, и вы…

— Эдгар! — крикнула мать, видя, что взоры присутствующих обращены на нее, и бросилась к нему.

Но мальчик, решив, что они хотят перекричать его, пронзительно завопил:

— Я повторяю вам еще раз при всех. Вы нагло солгали, и это низко, это подло!

Барон побледнел. Все смотрели на них, иные улыбались.

Мать схватила дрожащего от волнения мальчика за руку.

— Иди сейчас же к себе, или я поколочу тебя здесь, при всех! — пробормотала она хрипло.

Но Эдгар уже успокоился. Он жалел о своей вспышке и был недоволен собой: он хотел говорить с бароном спокойно, но бешенство оказалось сильнее его воли. Не торопясь, он направился к лестнице.

— Простите, барон, его невоспитанность. Вы знаете, какой он нервный! — бормотала она, смущенная насмешливыми взорами окружающих. Ничего на свете не было для нее ужаснее скандала, и она сознавала, что ей надо было сохранить достоинство. Вместо того чтобы убежать как можно скорее, она пошла к швейцару, спросила о письмах и еще о каких-то пустяках и только затем, шелестя платьем, поднялась наверх, как будто ничего не произошло. Но за ее спиной слышался шепот и сдержанный смех.

Поднимаясь, она замедлила шаг. Она всегда была беспомощна в серьезных положениях и, в сущности, боялась предстоящего объяснения. Она не могла отрицать своей вины, и кроме того, она боялась взгляда мальчика — этого нового, чужого, такого странного взгляда, который парализовал ее и лишал уверенности в себе. Из страха она решила действовать мягкостью. Она знала, что в случае борьбы раздраженный мальчик оказался бы более сильным.

Она тихо открыла дверь. Мальчик сидел, спокойный и холодный. В глазах, обращенных на нее, не было страха, не было даже любопытства. Он казался очень уверенным в себе.

— Эдгар, — начала она матерински нежно, — что тебе пришло в голову? Мне стыдно за тебя. Как можно быть таким невоспитанным! Ты — мальчик, и так разговариваешь со взрослыми! Ты должен сейчас же извиниться перед бароном.

Эдгар смотрел в окно. Его «нет» было как будто обращено к деревьям.

Его самоуверенность поразила ее.