Том 1. В дебрях Индии (с илл.)

Никто из них не поверил бы ему и не посмел бы поднять руку на Старшего-Из-Трех и на других членов Совета Семи. Он вряд ли добился бы этого даже от собственных факиров; нечего было поэтому рассчитывать на помощь служащих Совету. Дрожа всем телом, Арджуна решил отложить месть до другого раза, чтобы лучше обдумать, какие средства употребить для захвата этой шайки разбойников. Он понял, что прежде всего нужно узнать их планы, и, приложившись ухом к потайному окошечку, стал слушать. С первых же слов он понял, что пришел слишком поздно; Кишнайя говорил своим сообщникам:

— Пусть будет по-вашему, миллион рупий за поимку Нана принадлежит вам; я отдам даже свою часть. Варуна только что уведомил меня, что вице-король находится в большом зале с одним из своих офицеров и Уотсоном, я сейчас же сговорюсь с ним… Подождите меня здесь, я вернусь и передам вам его ответ.

Затем Арджуна ничего больше не слышал. Догадавшись, что тот отправился к сэру Лоуренсу по одному из внутренних ходов, он стал осторожно пробираться по известным лишь ему одному коридорам, которые соединялись с главной артерией, где должен был проходить Кишнайя. Он выбрал самый короткий путь, чтобы опередить предателя, и, спрятавшись позади подвижной части стены, стал терпеливо ждать… Несколько минут спустя он по легкому шороху догадался, что тот прошел мимо этого пункта. Медленно, стараясь не производить ни малейшего шума, брахматма повернул пружину и направился по следам Кишнайи. Когда последний вошел к вице-королю, Арджуна воспользовался одним из разветвлений, ведущих к каждому окну, и подошел по возможности ближе к тому месту, где сидел сэр Лоуренс; отсюда он мог следить за вышеприведенным разговором. В тот момент, когда тхуг произнес зловещие слова: «Брахматма! Я сам пристрелю его!», — Арджуна не устоял против желания взглянуть на это странное собрание, и вот тогда-то его негодующее лицо и показалось среди кашемировых портьер, закрывавших окно.

Из длинного рассказа душителя Арджуна узнал все, что ему было нужно, потому что негодяй не скрыл ни одного из своих адских планов. Трудно описать волнение, с которым он слушал изложение дьявольского заговора; не приди ему в голову счастливая мысль переодеться пандаромом неминуемо погибли бы и Нана-Сахиб, и общество Духов Вод. Герой войны за независимость сгнил бы в английской тюрьме, а древнее общество, которое в течение стольких веков держало всех в страхе и защищало бедных индусов против целой армии чиновников, жаждавших наживы, распалось бы безвозвратно.

Он решил не ждать появления падиала и приступить к действию; при первых же словах вице-короля о падиале он, не зная, приведут Дислад-Хамеда или нет, поспешил скрыться. Предстоящий разговор с ночным сторожем Биджапура не мог сообщить ему ничего нового. Между тем необходимо было собрать по возможности скорее нескольких субедаров, к которым он питал доверие, и обсудить с ними, какие меры лучше всего принять. Но, проходя мимо дворца по направлению к своему жилищу, он очутился среди толпы шотландских солдат, находившихся в веселом настроении по случаю обильных возлияний; они тотчас же потащили его к надворным постройкам дворца, где они разместились, и, приняв его за настоящего пандарома, просили погадать им.

Оказать сопротивление этим развеселившимся грубым людям, для которых жизнь индуса в те смутные времена стояла на одной ступени с жизнью собаки, было бы безумием, и брахматма решил следовать за ними добровольно, надеясь этим обезоружить их. Но скрытое бешенство его дошло до крайних пределов, когда он вынужден был, по капризу Уотсона, повторить ту же комедию перед вице-королем. Мы присутствовали при том, что произошло, и слышали зловещее предсказание, которое он в раздражении бросил в лицо начальника полиции.

Индусы ненавидели последнего. Сторонник амнистии и мелких мер для умиротворения исключительно по политическим соображениям, он при исполнении своих служебных обязанностей отличался беспощадной и холодной жестокостью и опозорил себя самыми бесчеловечными поступками. Немилосердный лихоимец, как и все высокие сановники Индии, которые смотрели на свои места как на источник дохода, он в короткое время обогатился за счет подвластных ему людей, против которых он придумывал все новые и новые козни с единственной целью вытянуть из них как можно больше.

Несколько лет подряд получал он предостережения и наконец был приговорен к смерти предшественниками Кишнайи; известие о приговоре передал ему факир, который исполнял обязанности палача и не должен был докладывать об этом Совету. Факир на этот раз опоздал из-за того, что все последние месяцы у него было много поручений на юге.

Что касается приведения приговора в исполнение, то приказ об этом мог исходить только от брахматмы, который сам должен был уведомить о том Старшего-Из-Трех. Среди тяжелых забот Арджуна совсем забыл об этом приговоре, но несчастная звезда Уотсона напомнила ему о нем. Когда брахматма вырвался наконец на свободу из дворца Омра, он остановился среди развалин и, протянув руку к окнам вице-короля, пробормотал: