Том 1. В дебрях Индии (с илл.)

Слон Тамби бежал хорошо, но скороход не поддавался усталости; караван шел целую ночь, не останавливаясь, и до одиннадцати часов следующего дня не случилось ничего особенного ни с той, ни с другой стороны. Но тут голод и жара заставили путешественников остановиться. В это время они ехали по обширному лесу, который еще не кончился. Утсара выбрал для остановки одно их самых тенистых и прохладных мест леса, где они намерены были остаться до четырех часов дня, когда несколько спадет удушливый зной. Каждый день они должны были идти по девятнадцать-двадцать часов, а отдыхать — не более четырех-пяти, включая сюда еду и сон. При такой езде они должны были прибыть в Пондишери дней через семь.

Тамби освободили от хаудаха, который поставили под огромным баньяном, приютившим под своей тенью и туземцев, и пустили слона пастись в лесу на свободе, пока хозяева готовили национальное блюдо индусов — керри.

Тамби, однако, не занимался восстановлением своих сил; он был, видимо, чем-то озабочен, смотрел далеко в лес и время времени он наполнял воздух мелодичными звуками, которыми природа наделила его и которые имели отдаленное сходство со звуками тромбона в руках человека, только что познакомившегося, как справляться с его мундштуком.

— Что случилось с Тамби? — удивился карнак. — Я никогда еще не видел его в таком состоянии.

— Ба! — отвечал факир. — Не стоит беспокоиться. Мы находимся в самой чаще леса, и ветер приносит ему время от времени испарения хищников вот он и тревожится. Это не должно мешать нам заниматься своим делом.

Это замечание показалось вполне благоразумным, и все трое вернулись к своим занятиям: один разводил огонь, другой готовил рис, третий с помощью гранитной скалки растирал на камне «mossabes», род смеси из кориандра, корней куркумы, или индийского шафрана, индийского перца и мякоти кокосового ореха, предназначенной для приправ керри.

Видя, что спутники не обращают внимания на его крики, слон успокоился и ни о чем больше не заботился, кроме пищи.

Когда керри был готов и съеден с аппетитом, на который способны лишь люди, не евшие целые сутки, все трое растянулись на циновках, собираясь уснуть, но так, чтобы не терять из виду хаудаха, где находилось драгоценное письмо. Карнак и Утсара скоро заснули, но падиал не мог последовать их примеру; крики слона и его пристальный взгляд, устремленный в глубину леса, крайне беспокоили его, и он невольно спрашивал себя, не предвещает ли это более или менее близкой опасности, которой напрасно пренебрегали его спутники… Несмотря на это, сон мало-помалу начал овладевать им, что усиливалось еще деятельностью пищеварения; он уже собирался поддаться искушению, когда ему показалось, что в двадцати шагах от хаудаха появился вдруг куст, которого он как будто раньше не замечал. Это показалось ему не особенно важным, и он закрыл глаза, твердо решив на этот рас уступить сну. Над его ухом пискливо зажужжал москит; он небрежно отогнал его рукой, и тогда ему захотелось еще раз взглянуть на кустарник… Было ли то странное влияние сна, только ему показалось, что куст переменил место и продвинулся еще дальше.

— Клянусь Шивой! — подумал падиал и невольно вздрогнул — Вот странный лес, где кустарники сами по себе двигаются с места. Буду спать… Это, верно, от усталости.

И на этот раз он закрыл глаза с твердым намерением не открывать их больше. Но он не учел непобедимого чувства страха, который овладел им и которого он никак не мог отогнать. Медленно, точно стыдясь своего чувства, приподнял он веки, чтобы только взглянуть сквозь ресницы… Он едва не вскрикнул от изумления и испуга, увидев, что куст почти совсем приблизился к хаудаху. Бледный от ужаса, он хотел протянуть руку и разбудить своего товарища или, вернее, своего господина Утсару, как рослый человек, голый, как червяк, и черный, как туземцы Малабарского берега, выскочил из-за куста с громадным кинжалом в руке и, приложив палец к губам, сделал ему знак молчать, не то… Ту же руку он приложил затем к сердцу, что падиал понял как угрозу вонзить ему в сердце ужасный кинжал.

Бедняга сразу сообразил, что он погибнет прежде, чем его спутники проснутся, а так как от него требовали одного только молчания, то он опустил руку и лежал неподвижно с растерянным взглядом. Призрак был, по-видимому, доволен его повиновением и, не теряя ни минуты на дальнейшую жестикуляцию, склонился над хаудахом, протянул руку, поспешно схватил находившийся там конверт и исчез за кустом, который с поразительной быстротой стал двигаться обратно и скоро потерялся в соседней роще. Только по прошествии получаса, не видя ничего и не слыша, падиал пришел в себя и… заснул.