Том 1. Волшебный рог бюргера. Зеленый лик

"Сейчас удар — и все, конец, вдребезги!" Но нет пределов моему падению: скорость такая, что, кажется, вот-вот обгоню сам себя, а она растет и растет пропорционально той силе, с которой всасывает меня космическое Ничто; сердце не выдерживает, взбунтовавшаяся кровь, сойдя со своей привычной орбиты, устремляется через позвоночный ствол в крону, в мозг, прободает черепной свод и вырывается наружу огненным гейзером...

Хруст — и мой костяк, смятый исполинскими жерновами скорости, мгновенно перемалывается в пыль... Потом... потом?.. Потом уже нет никакого "потом"!»[111]

В конце зимы 1932 года сын писателя, Харро Фортунат, катаясь на лыжах, получает тяжелую травму позвоночника... Приговор врачей неумолим: поперечный миелит... Весной, во время одного из своих посещений клиники, Майринк, видя невыносимые муки сына, снимает боль наложением рук... Боль переходит к нему, засев между лопаток в том самом месте, что и у сына... Ночью 12 июля она неожиданно пропадает: обреченный до конца своих дней на инвалидное кресло, двадцатитрехлетний Фортунат делает то, что собирался сделать в этом же возрасте его отец, —

кончает жизнь самоубийством

следы огня

Вена, 21 февраля 1934

Глубокоуважаемый господин Альт!

С самого октября я нахожусь в Вене и, к сожалению, не могу Вам послать то, что обещала. Только в мае я буду у дочери в Штарнберге и смогу наконец исполнить Вашу просьбу — прислать Вам портрет и что-нибудь из рукописей моего мужа. Его смерть — было в ней что-то столь величественное, что я с тех пор называю ее Воскресением, — превратилась для нас в настоящую литургию, возвышенную, пронизанную самым чистым религиозным духом...

После потрясшей всех нас смерти нашего любимого мальчика Густль утратил к жизни всякий интерес, дух его уже давно стремился в потустороннее, глаза становились все лучистее, а тело таяло прямо на глазах. Все это время он почти не говорил, сидел целыми днями, погрузившись в себя, и смотрел куда-то вдаль.

2 декабря в 11 вечера он сказал мне буквально следующее: «Сейчас я умру, пожалуйста, не отговаривай меня, момент разрешения слишком

велик и важен... И, прошу, сколько бы мне ни пришлось еще страдать, не давай мне никаких обезболивающих средств — я хочу шагнуть через порог с поднятой головой и в полном сознании...» ♦

Вот так, с гордо поднятой головой и с просветленным лицом, без единой жалобы, без унизительных стенаний он ожидал смерть. Глаза его становились все лучезарнее, в половине седьмого утра в воскресенье 4 декабря он перестал дышать...

Для всех нас огромной радостью явилось то, что его великий дух так гармонично разрешился от плоти. Земле досталось только тело, подобное мертвой хризалиде, — мотылек порхнул в сияющую высь. То гордое достоинство, с которым он встретил смерть, передалось и мне, не позволяя сгибаться под ударами судьбы. Итак, сначала одна смерть, потом другая — мой мальчик ушел точно так же, с гордо поднятой головой, почти с радостью... Своим примером они показали мне, что в смерти нет ничего страшного...

Странно, но, несмотря на тяжелую утрату, я так богата! — Того сокровенного богатства, которое подарил мне Густль, никто и никогда не сможет меня лишить. С тайной радостью осознаю я свою «потустороннюю» связь с ними, а сознание того, что каждый день приближает меня к ним, делает ее еще больше... Густль умер из любви к своему мальчику, он бы умер вслед за каждым из нас — слишком сильна была его любовь к нам. Эта его великая любовь, наверное, лучше всяких объяснений поможет Вам понять его путь.

С дружескими пожеланиями. Мена Майриик[112].

Седьмого декабря тело писателя обрело покой на кладбище в Штарнберге бок о бок с горячо любимым сыном, а его жене суждено было еще долго — она умерла 14 октября 1966 года в Перше в возрасте 93 лет — вспоминать воскресенье 4 декабря 1932 года, когда Густав Майринк закончил свое земное странствование и с королевским достоинством перешагнул ту бледную тень, которой до скончания времен назначено оставаться в глазах большей части смертных, не отмеченных жалом гностического змея, роковым, внушающим суеверный ужас порогом — тем самым, что изначально отделяет их жалкую земную «действительность» от безбрежного, пронизанного неизреченным светом океана Вечности...

Автор статьи выражает глубокую признательность господину Эдуарду Франку: без тех малоизвестных, канувших в стихии периодической печати рассказов и статей Г. Майринка, которые он собрал в книге «Das Haus zur letzten Latern» (Frankfurt am Main; Berlin: Ullstein, 1993), ни одна более или менее серьезная биография великого австрийского писателя была бы невозможна.

Владимир Крюков. 1996

ВОЛШЕБНЫЙ РОГ БЮРГЕРА

Черная дыра

Вначале были слухи; передаваясь из уст в уста, проникали они в культурные центры Запада из Азии и были поначалу довольно бессвязны: якобы в Сиккиме, южнее Гималаев, какие-то совершенно необразованные паломники-полуварвары, так называемые госаины, открыли нечто поистине фантастическое.