Том 10

Его сила в сатире, в проникновенном знании сокровенных глубин жизни, в его бесподобном владении русским языком. Его очерки, сатирические рассказы, хроники, статьи, романы и пьесы — одно громадное полотно, в котором правдиво отражен процесс разложения дворянско-крепостнического общества и начало русского капитализма. Но мы никак не можем рассматривать это прошлое России и сатиру Салтыкова-Щедрина как нечто музейное, отошедшее. Европейский капитализм в наши дни и процесс разложения буржуазного общества, — вся глубина противоречий, подошедших к грани мировой войны, где фашизм уже ставит себе целью — истребление рабочего класса, кровавый всемирный потоп, — эта действительность наших дней находит отклик в сатире Салтыкова-Щедрина. Его сатира, в основном, как бы сделала свое дело у нас и обратила свое жало на капиталистический Запад, где те же социальные процессы, что некогда происходили у нас, но лишь размер их и напряжение их в миллионы раз больше.

Вот почему к оружию Щедрина так часто прибегал Владимир Ильич Ленин, цитируя его, вот почему товарищ Сталин, так высоко оценивая социально заостренную и по-народному реалистическую сатиру Щедрина, так часто пользуется ею, ибо жало щедринской сатиры не затупилось и, направленное по назначению, жалит насмерть.

От имени Союза советских писателей, комитета по делам искусств и Академии наук СССР предлагаю торжественное заседание, посвященное 50-летию со дня смерти М. Е. Салтыкова-Щедрина, считать открытым.

[Выступление на конференции режиссеров]

Хорошо, когда мы, деятели искусства, недовольны, неудовлетворены, ломаем те формы, которые уже больше не отвечают художественным потребностям народа, и на место их создаем новые формы, более удовлетворяющие потребностям. Я говорю — «формы» искусства, включая в это слово неразрывность содержания и выразительность этого содержания.

Плохо, когда мы испытываем капитулянтские настроения и начинаем протаскивать, хотя бы очень завуалированно, идейку о том, что расцвет искусства лежит где-то позади.

Такие настроения, к сожалению, есть, но, к счастью, у немногих. С тем большей беспощадностью мы должны осудить их и бороться с ними.

Расцвет советского театрального искусства впереди. Он близок, мы накануне огромного взлета драматургии и театра. Я постараюсь обосновать эту мою уверенность.

XVIII съезд партии подвел итоги двум прошедшим десятилетиям и уверенной рукой начертил путь движения СССР на карте истории мира. Это движение — рост нашей социалистической, материальной и духовной культуры и накопление все более мощных рядов советской интеллигенции. Наша интеллигенция неотделима от всего народа, как голова от тела. Наша интеллигенция растет и количественно и качественно, поддерживаемая всем народом, питающим ее и непрестанно пополняющим ее.

Драматургическое искусство, как и всякое искусство у нас в социалистическом обществе, — это дело интеллигенции, самых передовых ее слоев. Наше искусство, я бы сказал образно, — это те серебряные трубы, которые поют и зовут впереди народа, идущего в наступление. «Всякая сосна своему бору шумит», — говорит пословица. Трубы поют о том, что в сердце у каждого, поют о самом лучшем и высоком, поют, равняя шаг. Серебряные трубы зовут на высокие дела.

Искусство прежде всего — народно. Стало быть, создатель и ценитель искусства — народ, то есть все мы. Стало быть, когда решается судьба драматургического произведения, приговор ему выносит весь народ. Афиняне так и делали, судя Софокла и Аристофана. Высшей наградой античного драматурга был лавровый венок, который присуждался ему народом.

Я хочу спросить Комитет по делам искусств и Главрепертком, я хочу спросить наших театральных критиков, в какой мере в своих суждениях они учитывают суд народа, суд советской интеллигенции над произведением драматургии и театра.

Один очень хороший, честный советский писатель сказал мне: «Мы должны давать народу хорошие книжки». — «Кто это мы?» — спрашиваю я его. Стало быть, есть мы и есть народ. Так говорили люди 60-х годов: «Мы служим народу». У нас этого нет. Мы есть народ, мы служим самим себе, причем «себе» — это 175 миллионам, включая и меня за моим письменным столом.

Один честный, талантливый советский критик сказал: «Какой же народ судья? Публика на периферии, да и у нас в Москве ломится на такие-то и такие-то пьесы. (Он перечислил по пальцам скверные пьесы, идущие на периферии.) Недалеко бы мы ушли с нашей драматургией, оценивая ее спросом публики. Нет, — сказал мне критик, — лишь мы судьи, мы устанавливаем критерий».

Этот критик не прав, конечно, потому что народ, советская интеллигенция еще не дали ему права быть судьей. Он должен завоевать это право. Как завоевать? Как завоевал Белинский.

Он не прав еще и потому, что пренебрегает зрительным залом: зал молчит, а он говорит в критической статье: «спектакль хорош», не упоминая о зрительном зале. Зал аплодирует, волнуется, переживает, а ему пьеса не нравится.