Том 10

— Это еще что такое? — закричал он. — Как вы посмели поставить меня в дурацкое положение перед этими людьми?.. Чего вы суетесь в мои дела?

Леди Харман не знала, что ответить.

— Я вас спрашиваю, чего вы суетесь в мои дела? Это касается меня одного. У вас не больше права вмешиваться, чем у первого встречного. Понятно? Что вы в этом понимаете? Как можете судить, что правильно, а что нет? Да еще эти слова, с которыми вы вылезли, о господи! Ведь Чартерсон, когда вы ушли, сказал: «Право, она не знает, наверняка не знает, что говорит!» И это порядочная женщина! Леди! Говорит, что девушек вынуждают идти на улицу. Стыд и срам! Удивляюсь, как вы осмеливаетесь смотреть мне в глаза… А все эти проклятые газеты и брошюрки, весь этот бред, эти гнилые романы забивают головы приличных женщин всякой дрянью и мерзостью. Пора заткнуть им глотку ихними же писаниями, пора с этим покончить!

И вдруг сэр Айзек предался отчаянию.

— В чем я провинился? — вскричал он. — В чем? Все было так хорошо! Мы могли бы быть счастливейшими людьми на свете! Мы богаты, у нас есть все… Но ты забрала себе в голову эти глупости, снюхалась со всякими подонками, стала социалисткой… Да, да, именно социалисткой!

Пафос его исчерпался.

— Скажешь, нет? — заорал он во всю глотку. Он весь побелел и помрачнел. Потом снова заговорил, грозя пальцем для вящей убедительности: — Я положу этому конец, миледи. Гораздо скорей, чем вы думаете. И точка!

В дверях он помедлил. У него была вульгарная любовь к эффектной реплике под занавес, а эта фраза казалась ему слабоватой.

— Я положу этому конец, — повторил он и вдруг, как пьяный, с необычайной яростью, выкатив глаза и потрясая кулаками, с нечестивой яростью жадного, прижимистого крестьянина завопил: — Это кончится скорей, чем ты думаешь, черт тебя подери!

8. Сэр Айзек в роли Петруччо

Дважды сэр Айзек чуть не выдал спешные и энергичные приготовления, которые он, не разговаривая с женой, развернул, дабы сломить ее непокорность. Действуя решительно, он надеялся преодолеть отчуждение, заставить ее смириться. Он все еще не хотел верить, что ссора между ними, ее упрямое желание добиться этой недопустимой свободы — свободы общаться с кем угодно и бывать где угодно, ее дерзкие вопросы и вызывающее поведение, судя по которому могло показаться, что он ей чуть ли не отвратителен, — что все это имеет глубокие корни в ее душе; он отчаянно цеплялся за совсем иное объяснение — что она жертва той зреющей смуты, тех взглядов, которые можно назвать только упадочными, и той прямоты, которую можно назвать только неприличной, всего того, что омрачает наш духовный небосвод; и он все еще считал, что она прелестное создание, хотя ее и коснулось разложение, жертва «идей», тех «идей», что источал отравленный ум ее сестры, что проникали из опрометчиво напечатанных газетных статей, из пьес, так неосмотрительно пропускаемых цензурой, из книг «ослепленных» писателей — как благодарить архиепископа йоркского за это умное, выразительное словечко! — из неосторожных разговоров гостей, которых не следовало и на порог пускать, из самой атмосферы Лондона. И ему становилось все яснее, что его долг перед самим собой, перед всем миром и перед ней — увезти ее, поселить в более чистой и простой обстановке, куда не проникает эта зараза, оградить ее, заставить успокоиться и вернуться к той молчаливой покорности, к тому безропотному подчинению, благодаря которым она была ему такой чудесной и милой подругой в первые годы их супружеской жизни. Эти планы родились в его изворотливом, предусмотрительном уме еще задолго до рокового завтрака у леди Бич-Мандарин. Блэк Стрэнд с первого же взгляда показался ему подходящим для этой важной цели, а ссора с женой лишь дала выход той неиссякаемой энергии, благодаря которой он стал Наполеоном среди пекарей, кондитеров, владельцев кафе, и направила эту энергию по уже готовому руслу.

Проведя долгую бессонную ночь после сумасбродной поездки жены в Хэмптон-Корт, он первым делом решил разыскать мистера Брамли. В клубе мистера Брамли он узнал, что этот джентльмен переночевал там и всего четверть часа назад уехал в Блэк Стрэнд. Сэр Айзек пустился за ним по горячим следам и, все больше исполняясь решимости, к полудню был на месте.

Увидев гостя, мистер Брамли несколько смутился, но вскоре понял, что сэр Айзек ничего не знает о том, как он провинился перед ним накануне. Он приехал купить Блэк Стрэнд, купить немедленно, и дело с концом. Оказалось, что он намерен купить дом со всеми пристройками и обстановкой, как есть, целиком. Мистер Брамли, скрывая торжество и ощущение радостной свободы, какое человек испытывает, лишь продав все, что имеет, был тверд, но не слишком упрямился. Сэр Айзек торговался как сумасшедший, потом надбавил цену, и они сразу стали составлять купчую, сев за красивое бюро с неизменной розой, которую Юфимия поставила там, когда мистер Брамли был молод, но уже имел успех на литературном поприще.