Том 10

— Я так о вас беспокоился, — сказал он, и оба замолчали, думая об этих словах. — Видите ли, — объяснил он, — я не мог понять, что с вами произошло. И почему вы это сделали.

— Сначала я спросила у вас совета, — сказала она.

— Вот именно.

— Сама не знаю, зачем я разбила это окно. Вероятно, только потому, что хотела уйти от мужа.

— Но почему же вы не пришли ко мне?

— Я не знала, где вас найти. И кроме того, мне как-то не хотелось идти к вам.

— Но ведь в тюрьме было ужасно, правда? Ведь там страшный холод? Я все думал о том, как вы сидите одна ночью в какой-нибудь душной камере… вы…

— Да, там было холодно, — призналась она. — Но это пошло мне на пользу. Там было тихо. Первые дни казались бесконечными, а потом время пошло быстрее. И наконец полетело совсем быстро. Я стала думать. Днем мне давали маленькую табуретку. Я сидела на ней и думала о многом таком, что прежде никогда не приходило мне в голову.

— Так, — сказал мистер Брамли.

— Вот и все, — сказала она.

— И в результате вы вернулись сюда! — сказал он с легким упреком, тоном человека, который имеет право говорить об этом.

— Видите ли, — сказала она после недолгого молчания, — за это время нам удалось достичь взаимопонимания. Мы с мужем не понимали друг друга. А теперь нам удалось… объясниться.

— Да, — продолжала она. — Вы знаете, мистер Брамли, мы… мы оба неправильно понимали друг друга. Поэтому-то и еще потому, что мне не у кого было попросить совета, я обратилась к вам. Писатели так хорошо разбираются в этих вещах. Вы знаете столько жизней, с вами можно говорить так, как ни с кем другим; вы вроде доктора в этих делах. Я должна была заставить мужа понять, что я взрослый человек, и мне нужно было подумать, как совместить долг и… свободу… А сейчас муж болен. Он слег, некоторое время ему было трудно дышать — доктор думает, что это астма, — деловые волнения расстроили его, и ему стало хуже. Сейчас он наверху — спит. Конечно, если бы я знала, что он заболеет из-за меня, то никогда не сделала бы ничего подобного. Но что сделано, то сделано, мистер Брамли, и вот я вернулась домой. После этого многое изменилось. Все стало на свои места…

— Я вижу, — с глупым видом сказал мистер Брамли.

Когда она говорила это, ему казалось, что темная завеса упала на романтические дали. Она стояла, словно прикрываясь стулом. Голос ее звучал решительно, но мистер Брамли чувствовал, что она знает, как от этих слов меркнут и гаснут его мечты. Он выслушал ее спокойно, но потом вдруг все его существо восстало против такого решения.

— Нет! — воскликнул он.

Она молча ждала, что он скажет.

— Понимаете, — сказал он, — я думал, все дело в том, что вы хотели уйти от мужа… что эта жизнь для вас невыносима, что вы были… Простите, если я беру на себя смелость… если я вмешиваюсь не в свое дело. Но какой смысл притворяться? Вы для меня очень, очень много значите. И мне казалось, что вы не любите мужа, что вы порабощены и несчастны. Я был готов на все, только бы вам помочь, на все, что угодно, леди Харман. Я знаю, это может показаться смешным, но было время, когда я готов был умереть, лишь бы знать, что вы счастливы и свободны. Так я думал и чувствовал… А потом… потом вы вернулись сюда. Как видно, вам это не претит. Я ошибся…

Он замолчал, и лицо его светилось необычайной искренностью. На миг он перестал быть застенчивым.

— Я знаю, что это правда, — сказала она. — Знаю, что была вам не безразлична. Именно поэтому я так хотела поговорить с вами. Мне казалось…

Она сжала губы, как всегда, когда старалась подыскать слово.

— Я не понимала по-настоящему своего мужа, мистер Брамли, да и себя тоже. Я видела только, как он беспощаден ко мне… и беспощаден в делах. Но теперь все переменилось. К тому же я забывала о его слабом здоровье. Он очень болен; мне кажется, его болезнь начиналась уже тогда. Вместо того, чтобы объясниться со мной… он… разволновался… и поступил неразумно. А теперь…

— Теперь, я полагаю, он… объяснился с вами, — сказал мистер Брамли медленно и с глубочайшим отвращением. — Леди Харман, что же он вам объяснил?

— Дело не столько в том, что он мне объяснил, мистер Брамли, — сказала леди Харман, — сколько в том, что все объяснилось само собой.

— Но как, леди Харман? Как?