Сэр Лоренс наклонил голову, взял ее руку и поднес к губам.
— Смотри, Динни, что я хотел тебе показать. — Он взял со стола маленькую статуэтку Вольтера. — Позавчера купил. Ну разве он не прелесть, этот старый циник? Почему французы могут себе позволить быть циниками, а другие народы — нет? Меня это давно занимает. По-видимому, цинизм хорош только при изяществе и остроумии, не то он превращается в обыкновенное хамство. Циник-англичанин — это просто брюзга. Циник-немец похож на злую свинью. Циник из Скандинавии — это бедствие, он невыносим. Американцы вечно прыгают, как заводные, им не до цинизма, а русские для этого слишком непоследовательны. Более или менее порядочного циника можно найти в Австрии или, скажем, в Северном Китае, — возможно, что тут все дело в географии…
Динни улыбнулась.
— Передай самый нежный привет тете Эм. Я сегодня еду домой.
— Дай тебе бог счастья, детка, — сказал сэр Лоренс. — Приезжай поскорей к нам сюда или в Липпингхолл, куда хочешь, мы всегда тебя рады видеть. — И он поцеловал ее в лоб.
Когда она ушла, сэр Лоренс позвонил по телефону, потом пошел к жене.
— Эм, у меня была Динни. Вид у нее как у призрака, если призраки улыбаются. Все кончено. Дезерт утром уехал совсем. Она не хочет больше ничего об этом слышать. Не забудешь?
Леди Монт ставила цветы в золоченую китайскую вазу; уронив цветы, она всплеснула руками:
— Ах ты боже мой! Поцелуй меня, Лоренс.
Они постояли, обнявшись. Бедная Эм! У нее такое мягкое сердце. Она прошептала, уткнувшись ему в плечо:
— У тебя весь воротник в волосах. Ну зачем ты причесываешься в пиджаке? Повернись, я тебя почищу.
Сэр Лоренс повернулся.
— Я позвонил в Кондафорд, Майклу и Адриану. Помни, Эм! Надо вести себя так, будто никогда ничего не было!
— Конечно! А зачем она приходила к тебе? Сэр Лоренс пожал плечами.
— У нее новая собака — черный спаньель.
— Очень привязчивые, но рано толстеют. Ну вот! Что они тебе сказали по телефону?
— Ничего, кроме: «Ах!», «Понятно!» и «Само собой разумеется».
— Лоренс, мне хочется поплакать; возвращайся скорей и сведи меня куда-нибудь!
Сэр Лоренс похлопал ее по плечу и поспешно вышел. Ему тоже было не по себе. Вернувшись в кабинет, он задумался. Бегство Дезерта — наилучший выход. Из всех людей, замешанных в этой истории, он, пожалуй, глубже и объективнее других разбирался в характере Уилфрида. Может, сердце у него и в самом деле золотое, но он это изо всех сил скрывает. Жить с ним? Ни за какие сокровища в мире! Трус? Да никакой он не трус! Все это совсем не так просто, как представляют себе Джек Маскем и прочая «соль британской империи», полная предрассудков и вздорных представлений о том, что все на свете — либо черное, либо белое. Нет! Дезерт просто попался в ловушку! При его своеволии, нетерпимости, гуманизме и безверии, да еще и привычке якшаться с арабами, то, что он сделал, было так же не похоже на поведение среднего англичанина, как гвоздь на панихиду! И все-таки жить с ним нельзя! Бедной Динни в общем повезло! Странные коленца выкидывает судьба. Нужно же было, чтобы ее выбор пал на Дезерта! Но в делах любви нечего искать логику. Любовь не знает ни Правил, ни здравого смысла. Что-то в ее натуре потянулось к чему-то родственному в нем, вопреки всему, что их разделяло, вопреки всем! И другого такого «попадания», как сказал бы Джек Маскем, может не быть за всю ее жизнь. Но ведь, черт побери, брак — это надолго, даже в наши дни — это не мимолетная забава. Для брака нужны и удача, и умение отдавать, и умение брать!
А есть ли это умение у Дезерта — беспокойного, неуравновешенного, да к тому же еще и поэта! И гордого — той скрытной, самоуничижительной гордыней, которая не дает человеку покоя! Будь это просто связь, временное сожительство, на которое так падка современная молодежь, — тогда пожалуй! Но все это не для Динни, даже Дезерт и тот это понял! Для нее физическая близость не может существовать без духовной. Ах ты господи! Ну что ж — еще одна страждущая душа на свете, — бедная Динни!
«Куда же мне повести Эм в такое время дня? Зоопарка она не любит; картинные галереи мне осточертели! В музей восковых фигур? Пойдем к мадам Тюссо!» [35].
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
В Кондафорде Джин, повесив трубку, отправилась на поиски свекрови и передала ей слова сэра Лоренса с обычной своей деловитостью. Доброе, нерешительное лицо леди Черрел выразило испуг и тревогу.
— Ах!
— Сказать генералу?
— Пожалуйста, милочка!