Видным персонажем комической части драмы был, как мы уже упомянули, монах, торгующий индульгенциями, ничем не отличающийся от целой армии странствующих клириков, которые бродят повсюду, торгуя подлинными или поддельными реликвиями, вызывая у народа благоговение и сострадание и обманывая, как правило, оба эти чувства. Лицемерие, бесстыдство и разврат этих бродячих монахов сделали их излюбленными персонажами сатириков от Чосера до Джона Хейвуда. Монах, изображавший одного из подобных персонажей на лесной сцене, следовал их обычаю, выдавая за реликвию свиную кость или расхваливая раковину, принесенную будто бы с гробницы святого Иакова Компостельского, да маленький оловянный крестик, которым он позвякивал в священной ладанке из Лорето, предлагая все эти предметы благочестивым католикам и запрашивая за них почти такую же цену, какую в наше время любители древностей платят за безделушки столь же сомнительного качества. Под конец монах вытащил из сумы маленькую склянку, на вид не содержавшую ничего, кроме чистой воды, достоинства которой он стал расхваливать в следующих стихах:
Шутка, как, вероятно, сразу же заметил читатель, искушенный в языке старинной драмы, вращалась вокруг той же темы, что и в древних сказаниях о «Застольном роге короля Артура» и «Плохо скроенном плаще», но слушатели, недостаточно ученые и не слишком критически настроенные, не выражали претензий за недостаток оригинальности. Могущественный талисман, с подобающими ужимками и прибаутками, по очереди предлагался всем женским персонажам, и никто из них не выдерживал испытания в безупречной нравственности. Все они, к величайшему удовольствию зрителей, чихали, и притом громче и продолжительней, быть может, чем им бы этого хотелось. Выдумка, казалось, удалась на славу, и монах собирался уже перейти к другой, как вдруг шут, потихоньку завладев склянкой с чудодейственной жидкостью, поднес ее к носу молодой женщины, которая сидела в первом ряду зрителей, закрыв лицо черным шелковым шарфом или вуалью, и целиком, казалось, была поглощена тем, что происходило на сцене. Содержимое склянки, составленное, видимо, с таким расчетом, чтобы подкрепить достоверность слов паломника, вызвало у девицы сильнейшее чиханье, свидетельствовавшее о ее греховности, что и было встречено взрывом восторга со стороны зрителей. Однако их смех внезапно обратился на самого шута, когда оскорбленная девица, еще не совсем перестав чихать, высвободила руку из складок плаща и наградила весельчака такой затрещиной, что он отлетел на два шага в сторону и пал ниц, словно благодаря ее за подобную милость.