Том 10. Аббат

— Ради бога, государыня, успокойтесь! — умоляла ее Флеминг. Но королева находилась в таком волнении, что никакие уговоры не могли отвлечь ее от этих видений.

— Пусть он поспешит к нам на помощь! — кричала она. — Пусть приведет своих «барашков», как он их называет, — Боутона, Хея из Тала, Черного Ормистона и его родича Хоба. Фи! Какие они черномазые, и как от них пахнет серой! Что? Совещается с Мортоном? Ну, уж если Дуглас и Хепберн вместе затевают заговор, то этот птенец, когда он вылупится из яйца, приведет в трепет всю Шотландию. Разве это не так, моя милая Флеминг?

— Рассудок изменяет ей, — произнесла Флеминг. — Здесь, пожалуй, чересчур много ушей для этих безумных криков.

— Роланд, — сказала Кэтрин, — бога ради, уходите! Вы ничем не можете здесь помочь. Оставьте нас с ней наедине. Уходите, уходите скорее! — Она подтолкнула его к двери приемной, но даже когда он вышел и закрыл дверь, до него еще долго доносились громкие и повелительные выкрики королевы, продолжавшей отдавать распоряжения, пока наконец ее голос не затих в слабых и заунывных жалобах.

Вскоре после этого в приемную вышла Кэтрин.

— Теперь не тревожьтесь, кризис миновал, но дверь следует держать на запоре: пусть никто не входит, пока королева полностью не придет в себя.

— Бога ради, что все это означает? — спросил паж. — Почему слова Флеминг вызвали такой безумный ужас у королевы?

— О Флеминг! Флеминг! — с негодованием повторила Кэтрин. — Она просто дура, эта Флеминг; она любит свою госпожу, но настолько не разбирается в том, как следует выражать эту любовь, что прикажи ей королева достать яд, она и тут бы не сочла возможным ее ослушаться. Мне так и хотелось сорвать крахмальный чепец с этой чопорной особы. У меня королева скорей вырвала бы сердце из груди, чем заставила бы произнести имя Себастьяна. А у этой старой тряпки, именующей себя женщиной, не хватило толку даже на то, чтобы соврать что-нибудь путное.

— Но что это за история с Себастьяном? — спросил паж. — Клянусь небом, Кэтрин, вы все так загадочны!

— Вы, оказывается, не умнее Флеминг, — нетерпеливо ответила девушка. — Разве вы не знаете, что в ночь убийства Генри Дарнлея, когда был взорван Керк-оф-Филд, королева находилась в отсутствии только потому, что в Холируде был устроен маскарад как раз по случаю свадьбы ее любимого слуги Себастьяна, взявшего в жены одну из фрейлин, близких к ее особе.

— Клянусь святым Эгидием! — воскликнул паж. — Меня теперь не удивляет ее состояние; мне только непонятно, как могла она настолько забыться, чтобы так настойчиво требовать ответа у Флеминг.

— Это трудно объяснить, — сказала Кэтрин. — Вероятно, тяжелые переживания и ужас иногда ослабляют память, окутывая пережитое облаком, подобно тому как дым обволакивает пушку после выстрела. Но мне больше нельзя здесь оставаться. Я ведь пришла не ради хитроумной беседы с вами, а для того, чтобы охладить свой гнев на не слишком умную леди Флеминг. Теперь он как будто слегка остыл, и я смогу, пожалуй, вынести ее присутствие без риска испортить ей платок или чепчик. А вы тем временем держите дверь на запоре. Ни за что на свете нельзя допустить, чтобы кто-нибудь из этих еретиков увидел королеву в таком ужасном состоянии, до которого они сами довели ее своими дьявольскими интригами, но которое они же, с их ханжеским лицемерием, не преминут выдать за наказание, ниспосланное господом.

Не успела Кэтрин выйти, как кто-то попробовал снаружи приподнять дверную щеколду. Однако Роланд еще до этого успел запереть дверь на засов, и теперь она успешно противилась попыткам непрошеного гостя.

— Кто там? — громко спросил Грейм.

— Это я, — хриплым, но негромким голосом ответил дворецкий Драйфсдейл.

— Сейчас вам нельзя войти, — ответил юноша.

— Но почему же нельзя, — спросил Драйфсдейл, — если я собираюсь только выполнить свой долг и узнать, что означают крики из покоев этой моавитянки. Почему, повторяю, я не могу войти, если мне поручили это выяснить?

— Хотя бы уж потому, — отвечал юноша, — что дверь заперта на засов и я не собираюсь ее отворять. Сегодня я занимаю выгодную позицию — такую же, какую вы занимали вчера вечером.

— Ты с ума спятил, бесстыжий мальчишка! — закричал дворецкий. — Как ты смеешь разговаривать так со мной? Я немедленно доложу миледи о твоей дерзости.

— Дерзость, — возразил паж, — адресована тебе одному и является справедливой наградой за твою собственную неучтивость по отношению ко мне. Что же касается леди Лохлнвен, у меня найдется для нее более любезный ответ. Можете передать ей, что королеве нездоровится и она просит не беспокоить ее ни визитами, ни посланиями.

— Заклинаю вас именем бога, — сказал старик торжественным тоном, непохожим на тот, которым он говорил вначале, — скажите, действительно ли опасна ее болезнь?

— Она не нуждается ни в вас, ни в вашей госпоже, а посему убирайтесь и не тревожьте нас больше; мы не желаем принимать и не примем помощи из ваших рук.

Получив такой решительный ответ, дворецкий, ворча и негодуя, стал спускаться по лестнице.

Глава XXXII