Том 10. Аббат

— Очень мало такого, что было бы доступно моему пониманию, милорд, — — смело отвечал Роланд Грейм, — за исключением того, что вы, как мне показалось, сомневались в верности рыцаря Эвенела, в чьем доме я вырос.

— А что ты сам мог бы сказать по этому поводу, молодой человек? — продолжал спрашивать регент, устремив на Роланда пристальный, испытующий взгляд.

— Это, — сказал паж, — зависит от положения того лица, которое стало бы порочить честь рыцаря, чей хлеб я ел столько лет. Если человек этот будет по званию ниже меня, я скажу ему, что он лжет, и подкреплю свои слова палкой; если равный мне — то я все-таки скажу, что он лжет, и схвачусь с ним на шпагах, коли только он примет вызов; а если выше меня — то… — Тут он сделал паузу.

— Продолжай смело, — сказал регент. — Что было бы, если человек, который выше тебя по званию, сказал бы нечто, задевающее честь твоего господина?

— Тогда я сказал бы, — ответил Грейм, — что он поступает дурно, клевеща на отсутствующего, и что мой господин может дать отчет в своих поступках всякому, кто спросит его о них, глядя ему прямо в лицо, как подобает мужчине.

— И это было бы сказано именно так, как подобает мужчине, — заключил регент. — Что думаешь ты об этом, лорд Мортон?

— Я думаю, — ответил Мортон, — что, если этот юный пройдоха обладает такой же изворотливостью, как один наш старый друг, на которого он похож как две капли воды лицом и выражением глаз, тогда между его словами и мыслями может быть большая разница.

— А на кого же, по-твоему, он так сильно похож? — спросил Мерри.

— Не на кого иного, как на нашего верного и надежного друга Джулиана Звенела, — ответил Мортон.

— Но этот юноша родом со Спорной земли, — сказал Мерри.

— Возможно, но Джулиан забирался далеко, когда охотился, и в погоне за хорошенькой ланью мог проделать путь во много миль.

— Да ну, — произнес регент, — это все пустое. Эй, Хайндмен, — позвал он пристава, — где ты, любитель совать нос куда не надо?

Пристав тотчас явился на зов, и Мерри сказал ему:

— Отведи этого юношу к его спутнику. Будьте оба наготове, — предупредил он Роланда, — чтобы по первому указанию сразу же отправиться в путь.

И, сделав жест, означавший разрешение удалиться, Мерри дал понять, что аудиенция окончена.

Глава XIX

И да и нет… И то же и не то…

К чему стремясь, чего ища, готов

                                              был

Я славою пожертвовать и жизнью:

Нет, все же нет! То был такой же

                                           призрак

Создания земного, с теплой кровью,

Как образы, которыми нас дразнят

Бесстрастные, пустые зеркала.

Старинная пьеса

Пристав с важным видом, плохо скрывавшим его раздражение, препроводил Роланда в комнату, расположенную ниже этажом, где паж встретился со своим приятелем сокольничим. Затем придворный чин вкратце объяснил им, что здесь будет их местопребывание вплоть до новых распоряжений его светлости; что они могут в положенные часы ходить в кладовую, в погреб, в винный склад и на кухню получать причитающееся им довольствие, в соответствии со своим званием. Эти наставления Адаму Вудкоку благодаря его давнему знакомству с придворной жизнью были понятны с полуслова.

— На ночлег, — сказал пристав, — вам придется устроиться в подворье святого Михаила, поскольку дворец сейчас переполнен слугами более знатных вельмож.

Едва пристав успел выйти за дверь, как Адам, сгорая от любопытства, воскликнул:

— Ну теперь, мейстер Роланд, выкладывай новости, высыпай все, что есть в мешке. Что сказал регент? Спрашивал ли он об Адаме Вудкоке? Все уладилось, или аббату Глупости достанется на орехи?

— По этой части все в порядке, — сказал паж. — А об остальном… Но что я вижу, черт возьми! Ты снял цепочку и медаль с моей шляпы?

— И как раз вовремя, потому что этот самый мошенник пристав с кислой рожей уже начал выспрашивать, что за папистское украшение ты на себя навесил. Клянусь обедней, еще немного, и золото было бы конфисковано ради спасения наших душ, как там, в Эвенеле, твоя побрякушка, которой теперь щеголяет миссис Лилиас, переделав ее на две пряжки для туфель. Вот что выходит из твоего пристрастия ко всякой папистской мишуре.

— Ах, мерзавка! — воскликнул Роланд Грейм. — Она переплавила мои четки в пряжки для своих неуклюжих копыт! Да они ей пристали как корове седло! Но черт с ней, пускай франтит! Я здорово изводил от нечего делать старую Лилиас, так пусть у нее останется память обо мне. Ты помнишь, как я налил ей в варенье уксуса в то пасхальное утро, когда они с почтенным Уингейтом собрались позавтракать вместе.

— Как не помнить, мейстер Роланд! Уингейт после этого целое утро ходил с перекошенной рожей. Всякий другой паж на твоем месте получил бы за такую выходку порцию розог в сторожке привратника. Но благосклонность миледи всегда спасала твою шкуру от побоев. Дай бог, чтобы ты стал не хуже, а лучше благодаря ее защите в подобных делах.