Том 10: Атлас Гурагона; Бронзовая улыбка; Корона Гималаев

Эти слова означают «до встречи в будущем году». Они должны подтвердить, что путешественники идут через непальские владения лишь на поклонение тибетским святыням и затем вернутся, как водится у пилигримов, на родину тем же самым путем. Вообще доступ иностранцам в Непал был почти так же затруднен, как и в Тибет. Лишь для паломников местное правительство делало исключение.

Все это Р. Н. прекрасно знал. Итак, ему предстоял допрос, после которого он принесет традиционную клятву.

Вскоре прибыли и ожидаемые посетители. Темно-красный гопа в высоких тибетских сапогах и с длинной золотой серьгой в левом ухе слегка кивнул пандиту головой и снял шляпу. Главный лама так же молча поклонился и отошел в дальний угол. Кроме набитого хвоей матраса, в комнате ничего не было, и они говорили стоя.

— Почему вы выбрали столь неблагоприятное время года дли путешествия в Тибет? — спросил старшина, сосредоточенно покачивая на длинных лентах свою шляпу.

— Отнюдь не мое собственное желание заставило меня отправиться столь поздно, — объяснил Р. Н. — [51] Я сделал это, исполняя повеление нашего святого и ученого главного ламы.

— Как зовут святого и ученого ламу? — спросил настоятель.

— Цавай. Надеюсь, это великое ими известно в Непале?

— Я слышал, что лама Цавай большой знаток Асвагоши? — Настоятель, видимо, избегал прямого ответа.

— Да. Святой лама Цавай — лучший, — Р. Н. сделал ударение на этом слове, — знаток этого великого индийского поэта, который воспел жизнь Учителя в несравненных стихах.

— На санскрите Асвагоша, кажется, означает «голос коня». Не так ли?

Р. Н. поклонился.

— Но, насколько мне помнится, великого поэта называли еще соловьем?

— Вы тонкий знаток, святой лама, — Р. Н. вновь поклонился. — Не мне говорить такому знатоку, что произошло однажды в саду.

— Я темный деревенский житель, — вмешался в «ученую» беседу старшина. — Озарите меня светом вашей мудрости. Ведь так редко приходится слышать умные речи.

— Я рад буду поведать вам эту небольшую историю, которую святой лама, конечно, рассказал бы куда лучше… Однажды Учитель шел вместе с учениками благоухающим садом. Журчали ручьи. Дрожали ослепительные росинки в нежных складках распускающихся роз. Неторопливо текла беседа. И вдруг соловей увидел Лунноликого, пленился и, дрожа от восторга, запел. Тоща сказал, тронутый пением птицы, Будда: «Пусть же в новом воплощении он будет человеком». И душа соловья воплотилась в человеческом теле. Человека назвали Асвагошей за гордость и горячий нрав. Но стихи его оставались соловьиной песней, славящей Учителя.

— Ласо, ласо[52], — пробормотал старшина. — Как хорошо быть ученым.

— Да, только с Дгармаракшей можно сравнить пение Асвагоши, — вздохнул лама и зорко уставился на пандита.

— Именно он, — пылко вскричал Р. H., — довел благоговейную повесть до законченности.

— Поэма о Будде — лучший цветок разума, — лама поднял палец с длинным, спирально закрученным ногтем. — «Молча на спящего Будду долго и грустно глядел». Жаль, не помню, что дальше…

Он думал: «Время утечет,
Улыбка лунная затмится.
Пусть первого меня влечет
Другого берега зарница.
Я первым покидаю мир.
Огонь погас, и кончен пир».

^{Асвагоша, Будда, Нирвана}

— Вспомнил! Вспомнил! — прервал его лама. — Вы прекрасно прочли богоравные строки. Да, так думал Субхдра, гладя на погруженного в нирвану Учителя. Потом, «сжавши ладони, отошел он от совершенного лика». Где вы так хорошо изучили тибетский язык?

— Святой Давай знает его еще лучше, — дипломатично ответил Р. Н. И это была чистая правда.

— Такому человеку надо пухом выстлать путь в Лхасу! — обратился лама к темно-красному старшине. — Как он все знает!

— Как хорошо быть ученым! — опять сказал гопа. — Простите, что я не принес вам подарка, — поклонился он.

Видимо, допрос был окончен.

— Мы знакомы с вами еще очень немного, — Р. Н. поклонился ему еще ниже. — Надеюсь, мы продолжим знакомство в будущем. — Он вручил заранее приготовленный алый шарф и отчетливо произнес: — Санпой чжа чог.

— До встречи в будущем году! — повторил старшина.

— Счастливого вам пути, — сказал лама.

Они еще раз поклонились и вышли из комнаты. Пурчун незаметно проскользнул следом за ними. Потом он передал содержание их разговора.

Лама. Хорошо говорит по-тибетски. Знает обычаи. Очень ученый буддист.

Старшина. Это так.

Лама. Все как будто говорит в его пользу… Но, с другой стороны, это и настораживает.

Старшина. Бывают очень грамотные паломники.

Лама. Он, несомненно, индус. Готов в этом поклясться!

Старшина. Не доверяю я им.

Лама. Я тоже. Но мы ничего не должны иметь против индийских буддистов.

Старшина. В том-то и дело. Нет у нас оснований его задерживать.

Лама. А может, и не надо задерживать. Ведь декабрь…

Старшина. И то правда! Перевалы все в снегу. Несомненно, он погибнет в снегах, и слуги вернутся назад с известием о его кончине.