Том 10. Братья Карамазовы IV. Неоконченное. Стихотворения

Когда сошелся потом с женой (т. е. в таинственных украдочных разговорах), то стал вдруг ее другом, и так как он как бы уже оторвался от мира, то и рассказывает ей, как бы он мечтал стать перед ней героем, влюбить ее в себя.^{249}

Это он ей рассказывает: из сего отношения грациозные, дружественные, полные любви. Жена удивляется (история Карла Иванов<ича?> и выбросившейся девушки^{250}).

«Я лгу и живу в мечтательном мире, хочу действительного».

Насилует себя стать спасителем ребенка.

Сначала насилует, а потом и непосредственно полюбил и рад, что может жизнь снова начать. Но тут же опять мечтает (и о ребенке), прикрашивая.

Он мечтатель, но не идеалист, а с полным скептицизмом.

— Если б вы знали, какой я скептик.

Он не знает, религиозен ли он, но выдумал небо и верит в него — и тем утешает себя в недостатке веры.

Рассказывает, как он мечтал быть Христовым посланником.

Так глаголет господь.

— Самое бытие есть наслаждение, единственное (но бытие не вечно, я бегу этого вопроса и затыкаю уши мечтами).

Натура художественная (говорит ему жена). Но ничего не пишет. Игривое и грациозное объяснение его, почему он не пишет.

Между тем отношения между женою и им всё больше закрепляются. Она любит его ужасно.

А параллельно идет действительная жизнь (NB. придумать) и его втягивает и ее. Он всё портит, всякую действительность мечтами.

Но и не портит, а делает ее, да так еще, как ни един из людей, но, доделав, не привязывается к делу, а как будто с плеч долой, «оставьте в покое» и мечтать.

Страсть к жене. Жена обманывает его ложным романом, чтоб возбудить ревность. Он чувствует страдание, но отпускает ее. Хочет убить себя.

Она открывается ему во всем — и в любви, и что верна была, и берет его как он есть.

Но он убивает себя. (Одна из болезней века).

<7>

— Говори, Христа бога моего, говори!

— Ну, Христа бога моего.

— А хоть ты и не веришь, хоть ты и говоришь с улыбкой (да только с доброй), он, Христос, тебя и простит — и тебя, и меня. Сам сказал: «Хулу на меня прощу, лишь на Духа хула не прощается».

— А что такое Дух?

— А Дух то, что теперь между нами и почему у тебя лицо стало добрее, то, почему ты плакать захотел, потому что у тебя дрожали губы, — врешь, не гордись, дрожали, я видел. Дух то, что тебя из Америки привело в этот день вспомнить елку Христову в родительском доме.^{251} Вот что Дух.

— Ну и пусть.

— Ее только нет, вот что худо.

— А знаешь, отец, славный ты малый, вот что!

В повесть Некрасову

<1>

Современный человек. И мстит за все обиды, которые никто ему не сделал и не думал делать.

<2>

Некрасову.

«Я-то дурак, да и родился так, а вы…» и т. д.

<3>

НЕКРАСОВУ.

— Живите со мной по дружбе.

— Трудно ужиться-то с тобой, вот что. С тобой и супруга не ужилась. (NB. Супругу ревнует к мировому посреднику).

Баба. Что ты, Савельич дурак. Ангел он, ангел!

— Так ведь я, Харитовна, и говорю ему, ровно ангелу. Ан ангел-то меня за это в рожу бы побил.

<Слесарек>

Слесарек-то придет, чайку напьется, а полковник-то пойдет да сядет там в карты и проиграет.

— Дура.

— От дуры слышала.

— Только то и умеешь, слышала от других.

— А вы против начальства говорите, которое нас здесь призревает.

Полковник-то опоздает, а слесарек-то прежде придет.

«Вот ты сказала, что бог справедлив, ан вот и нет».

— Еще когда-то его (полковника) придавит, а этот коленку сшиб.

— А зато он, может, в раю будет, а полковник-то нет. Во аде будет.

— Это за то, что карету-то нанял.

— Это в каком же таком раю?

— Эх ты, глупая, мне-то пускай за то, что я верой не верую, а тебе-то за что: вот ты веруешь, а ведь и ты без кофею?

— А это мне за тебя же страдать пришлось. Зато я в раю буду.

— Это за кофей-то? Это за то, что кофею не напилась?

— Да, за то, что не напилась. И буду, на зло тебе буду.

— Еще когда-то будешь, а теперь сиди без кофею.

— Оно хоть правда, что без кофею, да всё же не серди ты меня, Прохоровна, отстань, злой язык человеческий.

— Дура.

— От дуры слышала.

— Эх вы, бабушки, попотчевали бы гостью, заварили бы нового.

«Один воздух — синь. Это всё узнали».

«Лукерьюшка, понимала я это так».

— Ты-то внизу, во аде, а я на тебя буду сверху глядеть.

— Всё это один разговор.

«И богатый человек, и в мундире, а все-таки опоздает, а слесарек-то, и бедненький, а идет да идет».

«Вот ты сказал, что бог справедлив, ан вот и нет — богатый всегда прежде богатеет».

— Ах ты, Прохоровна, да он, может, на погибель свою поскакал, а этот хоть и упал, да тем самым, может, его бог сохранил, честный, дескать.

— А все-таки он коленку сшиб.

— А за то он в рай попадет.

<История Карла Ивановича>

— Кто же пожелат переменить голову с один товаришь на другого, тот платит еще 10 руб. за раз.

И голову поставил с большим сбережением и сказаль его другу: «Ложить-с». И его друг смотрель и весь дрожаль и сказаль: «Я очень боюсь, Карл Иваныч». Тогда я длинный минут на него всё смотрель и сказаль: «Ви измениль ваш друг». И он мне сказаль: «Потому что я очень боюсь, Карл Иванович», и я сказаль: