Он открыл одно дело. Это как раз было дело о том, как император Цяньлун лично разобрался с «Цзыгуанем» Вана Сихоу (см. главу Составление книг и их уничтожение). Почитав дело, он вдруг нахмурился и торопливо позвал чиновника из министерства уголовных дел Дуна Гао: «Почему наказание было таким серьезным? Что вы думаете по этому поводу?». Дун Гао ответил: «Простите за прямоту, но это было сфабрикованным делом. Во-первых, даже если Ван Сихоу и не должен был выискивать недостатки в „Словаре Канси“, то это все равно нельзя было расценивать как величайшее преступление; во-вторых, он написал имена трех императоров не специально, а только для того, чтобы уведомить людей, что нужно избегать употребления табуированных имен. Таких дел было много, и по закону обычно не определялась смертная казнь. Но за это дело Ван Сихоу поплатился жизнью, семеро людей среди его сыновей и внуков были убиты, остальные были разжалованы в рабы. На самом деле все его имущество составляло всего лишь шестьдесят лянов серебра». Тогда император Цзяцин спросил: «Почему генерал-губернатор Цзянси Хай Чэн был отправлен в ссылку?». Дун Гао сказал: «Изначально Хай Чэна тоже хотели убить, его притащили на Цайшикоу[29]
и хотели уже казнить, но потом решили отправить в ссылку. Он так яростно бил земные поклоны, что полностью разбил лицо». Император Цзяцин поспешно махнул рукой и сказал: «Больше ничего не говори».Он продолжил читать и увидел дело о стихах Сюй Шукуя (см. главу Составление книг и их уничтожение). Он знал, что в то время дасюэши Лю Юн был заведующим учебными делами провинции Цзянсу. Он позвал Лю Юна и сказал ему: «Горбун Лю, ты занимался этим делом, скажи мне, правильным ли был приговор?». Лю Юну было уже восемьдесят лет, и он был немного горбатым. Этот человек перенес много трудностей и немало повидал на своем веку, он был мудрым и сообразительным. Подумав, он сказал: «Сюй Шукуй и виноват, и не виноват — все зависит от того, как на это посмотреть». Император Цзяцин сказал: «Говори прямо». Лю Юн ответил: «Образованные люди любят выражать недовольство в своих сочинениях. Сюй Шукуй был начальником уезда, но его больше не повышали, и он считал это несправедливым. В своих стихах он негодовал. Например, в строках „Завтра утром расправлю крылья и улечу в Столицу Чистоты“ смысл полностью может измениться если иероглифы „завтра утром“ прочесть как „династия Мин“. Он тогда не напечатал эти стихи и не устроил бунт, а просто написал эти несколько строк, попросил о помиловании, так все и закончилось…». Император Цзяцин скривился и сказал: «Горбун Лю, что же ты тогда так не говорил? А еще и сделал доклад». Лю Юн насупился: «Его сын напечатал стихи в память о нем, к несчастью, его внук затеял тяжбу с соседом, сосед ухватился за это дело и донес на него. Сначала провинциальные чиновники думали проявить великодушие, но истец неожиданно подал в суд на чиновников, и это дело дошло до императорского двора. Вы только подумайте, если бы я не доложил об этом, истец и на меня подал бы в суд. Неужто я после этого выжил бы? У меня не было другого выхода, кроме как доложить об этом деле. Кто бы мог подумать, что старый император Цяньлун будет лично проводить допрос, поэтому наказание было строжайшим: мертвых бичевали, а живых — обезглавили. Комиссара по гражданским и финансовым делам Тао И тоже приговорили к смертной казни, его еще не обезглавили, а он уже умер от страха в тюрьме». Император Цзяцин сказал: «Я слышал, что одного сумасшедшего тоже убили?». Лю Юн ответил: «Был один сумасшедший, который болтал, что он — император и собирается в дом Конфуция, чтобы жениться. Вообще-то по закону с сумасшедшими не разбираются, но старый император Цяньлун сказал, что сумасшедшего тоже нельзя помиловать. Боясь, что помешанный может умереть от болезни, его сразу же на месте четвертовали».