Том 10. Мертвое озеро

— Помилуй! разве нет примеров, что люди твоего круга увлекаются, но им прощают, если они не держат в таких случаях своего слова.

— Вспомните, что теперь за нее некому заступиться! — с достоинством отвечал Тавровский, у которого бывали минуты, когда он понимал обязанности и достоинство человека.

Он был тверд в своем решении, и ни слезы, ни мольбы не могли его поколебать. На рыдание своей тетки он твердил одно:

— Если вы не желаете ее видеть, я еду в Москву, женюсь там и буду жить с своей женой.

— Павел, Павел! я из любви к тебе всё это говорю. Я думала, что женитьба твоя возвысит еще более наш дом; а теперь!!

Тавровский иронически слушал длинные рассуждения Натальи Кирилловны в этом роде, пока она наконец сказала:

— Я представила тебе все невыгоды этого неровного брака. Ты стоишь на своем, и мне остается приготовиться для встречи твоей невесты, потому что я не потерплю, чтоб будущая твоя жена поселилась бог знает где. Всё будет готово; я сама обо всем позабочусь.

Тавровский поскакал навстречу своей невесте, оставив весь дом Натальи Кирилловны в тревоге.

Зина, разумеется, первая узнала о скором приезде гостьи и так изменилась в лице, что Наталья Кирилловна с удивлением спросила:

— Что с тобой?

— Теперь мои заботы и угожденья не будут вам нужны: она будет за вами ходить! — печально произнесла Зина.

— Я так стара, что и твои заботы обо мне не будут липшими.

— О, дай бог, чтоб она вас оценила! — с увлечением воскликнула Зина, и, целуя руку своей благодетельницы, она продолжала: — Я давно приготовилась все заботы передать вашей будущей племяннице; но поверьте, что готовность угождать вам так глубоко укоренилась во мне, что, кажется, я не вынесу этого!

И Зина заплакала.

— Полно! полно! еще соскучишься ходить за мной! — ласково замечала Наталья Кирилловна.

В день приезда невесты дом Натальи Кирилловны принял торжественный вид. Его осветили весь, лакеев нарядили в парадные ливреи, приживалок — в лучшие их платья. Сама Наталья Кирилловна оделась нарядно. Одна Зина надела простенькое белое платье и своему лицу старалась придать наивное и кроткое выражение; но злобная улыбка каждую минуту расстроивала маску. Казалось, никто с таким нетерпением не ждал приезда невесты, как она. Лихорадка по временам била ее, и она не могла скрыть своего гнева, когда, прислушиваясь к разговорам приживалок, замечала, что они говорили о невесте Павла Сергеича как о будущей хозяйке дома.

Настала наконец нетерпеливо ожидаемая минута. Дорожная карета подъехала к крыльцу, и Тавровский, приехавший за десять минут ранее, высадил Любу из кареты и ввел в будущий ее дом.

Наружность Любы очень изменилась. Она выросла заметно. Кроткая грусть и матовая бледность делали ее интересною. Открытая улыбка, нежность и мягкость взгляда в ее черных больших глазах, застенчивые манеры — всё вместе вновь пробудило начинавшую уже потухать любовь в усталом сердце Тавровского.

Легкая краска испуга покрыла щеки Любы, когда она переступила порог богатого дома. Приживалки кинулись было к ней целовать ее руки и плечи, жалобно пища:

— Полюбите, обласкайте нас, сирот!

Тавровский устранил их и повел Любу к Наталье Кирилловне, которая стояла посреди залы в величественной позе, упираясь одной рукой на палку, а локоть другой ее руки был поддерживаем Зиной.

Наталья Кирилловна поцеловала в лоб сконфуженную Любу и нетвердым, но торжественным голосом произнесла:

— Дай бог, чтоб мы полюбили друг друга!

И, взяв гостью за руку, она повела ее через анфиладу комнат в гостиную, где и посадила на диван. Начались представления. Наталья Кирилловна, указывая на Зину, сказала:

— Вот, рекомендую вам мою воспитанницу. Она признательная девушка, и я желала бы, чтоб вы приласкали ее.

Зина подошла к Любе и сделала почтительный реверанс, потупив глаза; но губы ее дрожали, и улыбка презрения передергивала их.

— Проси же, чтоб она тебя не оставила: ведь теперь она будет ваша хозяйка! — заметила Наталья Кирилловна.

Зина вздрогнула и что-то пробормотала.

— Вот, также рекомендую вам! — начала было Наталья Кирилловна, указывая на Ольгу Петровну, у которой уши запрыгали, лицо всё побагровело, задергалось; дрожащим голосом она перебила свою благодетельницу:

— Честь имею рекомендоваться! Я вашего жениха еще ребенком знала!

И Ольга Петровна фыркнула громко — знак, что она была в сильном гневе, зачем не ее первую отрекомендовали.

— А я так нашему красавчику всё из бумаги лошадок вырезывала, и он такой был ласковый. Впрочем, меня все дети очень любят! — мотая головой, перебила Ольгу Петровну приживалка с зобом.

— Это всё бедные и одинокие; я им дала угол у себя, — сказала Наталья Кирилловна.

— Можно сказать, мы облагодетельствованы с ног до головы; каждая тряпка на нас есть щедрость добродетельной женщины! Мы в совершенстве имеем приют в этом доме, — опять протараторила мерно и сиповатым голосом приживалка с зобом и мутными глазами и тотчас была подхвачена хором всех товарок:

— Мы все молим бога за нашу благодетельницу!