Рабачев. Полноте шутить! Какой интерес, и на что я вам?
Ренева. А вот какой: я волнуюсь, тоскую; я умирала эти дни и все ждала вас. А у него, видите ли, какие-то дела важные!
Рабачев. Не важные, а насущный хлеб.
Ренева. Фи, стыдитесь! Такой молодец и толкует о насущном хлебе, как старик о богадельне! Умрете, что ли, с голоду? Одним словом, как хотите, а на несколько дней еще вы мой. Вы не можете, не смеете отказать!
Рабачев. Эх!.. Право, ведь… знаете…
Ренева. Ничего не знаю и не хочу знать!.. Что это!.. Мне даже стыдно за вас!.. Но вы поймите, ведь только на несколько дней! Если сегодня Худобаев не ответит решительно, то есть попросту, тогда я продам имение крестьянам, за что бы только ни продать и не медля уеду, и прощайте навсегда!.. А вы уж рады, что исчезнет, испарится эта досадная женщина, которая так тревожит вас!
Рабачев. Нисколько. А признайтесь, что сами вы желаете поскорей уехать отсюда, скучно вам здесь с нами.
Ренева. Скучно, да, смертельно скучно! А тут вы еще, жестокий, отталкиваете меня. Погодите, уеду, так вспомните, может быть, и не раз!
Рабачев. Вспомню, конечно; уж наверно вспомню.
Ренева. Как? Злом или добром?.. А? Злом?
Рабачев. За что же мне вас вспоминать злом?
Ренева. И я так думаю. Женщин вы, конечно, встретите еще много в жизни; полюбите, пожалуй женитесь; будет у вас хорошая жена и поинтересней, получше, нежели у Залешина Авдотья Васильевна; но все же такую, как я, вряд ли уже увидите! Я для вас новость, как и вы для меня. Женщина вольная, как птица! Есть ли у вас такие?
Рабачев. Да, у нас тут таких не встретишь.
Ренева. Вот и насмотритесь на меня хорошенько! Не все же одни и те же лица, одни и те же чувства. Эх, господа, как посмотрю я на вас да подумаю над вашим благоденствием! Нет, не хочу, не променяю я своего бездолья и бесприютности на него! Я живу, а вы здесь прозябаете!.. Да, а что же Залешин? Неужели он не приедет даже проститься со мной?
Рабачев. Не знаю; я думаю, что приедет.
Ренева. Что он?
Рабачев. Не хочется говорить! Хандрит и дурит!
Ренева. Как я довольна за него, что он хандрит! Авось похудеет; а то он очень толст и близок к удару. И осиротеет его Авдотья Васильевна!.. А, вот и мой Денис Иваныч шествует ко мне.
Рабачев. А меня уж извините, я на минуту, мне нужно в дом. Позвольте!
Ренева. Позволяю!
Дерюгин. Был у вас, барышня, сюда послали.
Ренева. Что скажете?
Дерюгин
Ренева
Дерюгин. Ишь ты как! Только это насчет чего же-с он, примерно?
Ренева. Не знаю!.. Я вас спрашиваю.
Дерюгин. Мы не могим знать!
Ренева. Да он здоров?
Дерюгин. Он не то чтобы вполне, а ничего, кажись; встал с постели это, похаживает.
Ренева. Нет, я не то спрашиваю! А что его голова, то есть не помешался ли он?
Дерюгин. Хм! Незаметно; а будто только что-то он держит в голове такое, особенное.
Ренева. Да что же это наконец? Ничего он не говорил вам?
Дерюгин. Ни-ни, сикрет! А только наказывал доложить вашей милости, что завтра сам явится и будет у него объяснение с вами наедине.
Ренева. Нет, он свихнулся! Как же? Жду, жду, наконец пишу, спрашиваю коротко: покупает он или нет? И вдруг ответ: неведомое чувство, смятение и думы! И в заключение — еще какое-то объяснение наедине!
Дерюгин. Да вот завтра узнаем, барышня; надо до завтра уж подождать.
Ренева. Только до завтра, — больше я не жду! Так ему и передайте.
Дерюгин. Слушаю-с.
Ренева. Ну, уж благодарю, отыскал покупщика, Денис Иваныч!
Дерюгин. Ах, барышня, я и сам не рад, что связался: замучил он меня своей канителью!
Ренева. И я уверена, что с ним пива не сваришь, как говорится! Я еще раз предлагаю вам: покупайте вы именье!
Дерюгин. Барышня, денег нет у нас.
Ренева. Есть у вас деньги, Денис Иваныч! Хотите, я сделаю вам рассрочку? Не упускайте!
Дерюгин. Гм!.. Коли ежели скидочку изволите…
Ренева. Ну! Торговаться!.. Ступайте и подумайте; а завтра чтоб и у вас был готов ответ на случай, да и деньги.
Дерюгин. Вашей милости мы рабы верные, должны покоряться! Подумать можно. А пока, барышня, просим прощения!
Ренева. Прощайте! Так помните, завтра!
Дерюгин. Будем помнить-с!