Том 10. Пьесы, написанные совместно

Ашметьев (один).

Ашметьев. Где она может быть? Куда она делась? Вчера она грозила мне, что или кинется в омут, или бросится на шею первому встречному. Судя по ее характеру и по всем обстоятельствам, скорее можно предполагать последнее, потому что топиться, собственно, не из чего. Значит, бросилась на шею… но кому — вот вопрос! Во всяком случае, она для меня потеряна. Беда с этими бурными характерами! Неудобство большое… И с чего это она так вдруг?.. Нет, такие отношения не по мне… беспокойно, очень беспокойно… Из чего тревожиться? То ли дело моя жена! Кроткая, покойная, любящая натура, это тихая пристань, у которой я отдыхаю и успокаиваюсь после бурь житейских. И странное дело, после каждой неверности, после каждого увлечения я все более и более люблю жену. Когда начнешь ее сравнивать с теми женщинами, которыми я увлекался, всегда находишь, что она много лучше их. Вот и теперь: я почти влюблен в мою Машу. Да, еще несколько недель я могу провести здесь с приятностью: я снова начну ухаживать за женой. Немножко воображения — и мне будет легко представить ее совсем другой женщиной; я так давно не видал ее, так давно не любезничал с ней, что она для меня будет иметь почти прелесть новизны… Эта перспектива мне улыбается… Никаких тревог и волнений (улыбаясь), неуспеха бояться нельзя. Чего бы лучше! Что может быть удобнее и спокойнее!

А он, мятежный, ищет бури,
Как будто в бурях есть покой!

Входят Марья Петровна, одетая просто, покрытая большим платком, и Мавра Денисовна.

Явление пятое

Ашметьев; Марья Петровна останавливается недалеко от дверей; Мавра Денисовна что-то шепчет ей на ухо, разводя руками.

Марья Петровна(Мавре Денисовне). Ну, хорошо, подожди меня в моей спальне. Я сейчас. (Спускает, платок с головы на плечи.)

Мавра Денисовна. Слушаю, матушка. (Уходит в дверь налево.)

Ашметьев(целуя жену). Здравствуй, Marie. Слышала ты новость, весьма неприятную? Варя пропала.

Марья Петровна. Не пропадет, найдется.

Ашметьев. Однако ее искали везде…

Марья Петровна. Не иголка, не затеряется. Не беспокойся, пожалуйста.

Ашметьев. Если ты покойна, так и мне беспокоиться нечего. Ты уезжала?

Марья Петровна. Да, я у обедни была.

Ашметьев. Что так часто?

Марья Петровна. Есть о чем помолиться, Александр Львович.

Ашметьев. Ты вчера что-то нехороша была, тебе о здоровье надо молиться. Ты в таком возрасте, когда наступает полное цветение пышной, роскошной женской красоты.

Марья Петровна. Ничего, я здорова теперь. Мне нужно поговорить с тобой. Ашметьев. Сделай милость! Я давно уж не чувствовал такой нежности к тебе, какую чувствую сегодня… Ты мне доставишь своим разговором большое удовольствие.

Марья Петровна. Тем лучше, я очень рада. Я буду говорить коротко; прошу тебя не перебивать меня и выслушать до конца. Садись!

Ашметьев(садясь). Прекрасно. Говори, я слушаю.

Марья Петровна. Не знаю, замечаешь ли ты, что мое положение в вашем доме для меня не скажу — невыносимо, а все же очень тяжело. Анна Степановна хоть и любит меня, но никак не может помириться с моим, как она говорит, мещанским происхождением. На людей и на жизнь мы с ней смотрим совершенно различно; из уважения к ее старости я не спорю с ней и потому должна молчать. А я уж не пансионерка, мне хочется и говорить, и делать то, что я думаю, что мне нравится. Еще скажу тебе: я здесь барыня, но не хозяйка; я не могу распорядиться ничем; я, как несовершеннолетняя дочь или как приживалка, должна довольствоваться тем, что мне предложат, и благодарить за все, что мне ни дадут.

Ашметьев(вставая). Marie, Маша!..

Марья Петровна. Садись.

Ашметьев садится.

Я умею жить и хозяйничать сама, и у меня есть свои средства — так сам рассуди, что мне за радость жить в неволе, на чужих хлебах и смотреть каждый кусок из чужих рук. Все это я переносила так долго из любви к тебе… Ашметьев. Благодарю тебя, благодарю.

Марья Петровна. Теперь, если хочешь, я скажу тебе, что сталось с моей любовью. Я постараюсь не сказать ничего обидного для тебя; а если скажется и обидное, так потерпи: я терпела же. Я тебя любила очень; вскоре после свадьбы ты охладел ко мне и, нисколько не стесняясь, стал ухаживать чуть не за каждой красивой женщиной; я ревновала, плакала, рвалась; и когда ты, после заграничных странствий или в антрактах между своими интрижками, возвращался ко мне, я принимала тебя со слезами радости!

Ашметьев. Правда, правда…