Том 10. Письма. Дневники

Окончательно расстроившись в Барвихе, где нет ни «Астории», ни актрис и актеров и прочего, начал угрожать своим явлением в Москву 7-го. И сестренка уже заявила победоносно, что теперь начнутся сбои в работе. Этого мало: к этому добавила, пылая от счастья, что, может быть, он «увлечет ее 15-го в Ленинград»!

Хорошо было бы, если б Воланд залетел в Барвиху! Увы, это бывает только в романе!

Остановка переписки — гроб! Я потеряю связи, нить правки, всю слаженность. Переписку нужно закончить, во что бы то ни стало.

У меня уже лихорадочно работает голова над вопросом, где взять переписчицу. И взять ее, конечно, и негде, и невозможно.

Сегодня он уже вытащил сестренку в Барвиху, и день я теряю.

Думаю, что сегодня буду знать, понесет ли его в Ленинград или нет.

* * *

Роман нужно окончить! Теперь! Теперь!

* * *

Со всей настойчивостью прошу тебя ни одного слова не писать Ольге о переписке и о сбое. Иначе она окончательно отравит мне жизнь грубостями, «червем-яблоком», вопросами о том, не думаю ли я, что «я — один», воплями «Владимир Иванович!!», «Пых... пых» и другими штуками из ее арсенала, которые тебе хорошо известны.

А я уже за эти дни насытился. Итак, если ты не хочешь, чтобы она села верхом на мою душу, ни одного слова о переписке. Сейчас мне нужна эта душа полностью для романа.

* * *

В особенно восторженном настроении находясь, называет Немировича «Этот старый циник!», заливаясь счастливым смешком.

* * *

Вот стиль, от которого тошно! Эх, я писал тебе, чтобы ты не думала о театре и Немировиче, а сам о нем. Но можно ли было думать, что и роману он сумеет приносить вред! Но ничего, ничего, не расстраивайся — я окончу роман.

Спешу отдать Насте письмо. Продолжение последует немедленно.

Твой М.

8. 3 июня 1938 г.

Здравствуй, Лю! Доброе утро!

Помоги в одном скучном деле: не припомнишь ли, не записан ли где-нибудь у тебя адрес Горшкова (телефон у меня есть, но пользы пока мало — молчание). Колонка распаялась внезапно к чертовой матери. Я безутешен! Но, если сразу не вспомнишь, не ломай головы. Целую тебя! И еще раз целую!

Твой М.

9. 3 июня 1938 г. Днем.

«Подсолнечник (Helianthus) — хорошее медоносное растение».

Из Брокгауза.

Дорогая Люси!

Я очень рад, что ты заинтересовалась естественной историей. Посылаю тебе эту справку из словаря. Ты ведь всегда была любознательна!

* * *

Да, роман... Руки у меня невыносимо чешутся описать атмосферу, в которой он переходит на машинные листы, но, к сожалению, приходится от этого отказаться! А то бы я тебя немного поразвлек!

Одно могу сказать, что мною самим выдуманные лакированные ботфорты, кладовка с ветчиной и faux pas[472] в этой кладовке теперь для меня утвердившаяся реальность. Иначе просто грустно было бы!

Ты спрашиваешь печально: «Неужели действительно за один день столько ненужных и отвлекающих звонков?» Как же, Дундик, не действительно? Раз я пишу, значит действительно. Могу к этому добавить в другой день еще Мокроусова (композитор? Ты не знаешь?) о каком-то либретто у Станиславского и разное другое.

* * *

Привык я делиться с тобою своим грузом, вот и пишу! А много накопилось, пишу, как подвернется, вразбивку. Но уж ты разберешься.

* * *

Шикарная фраза: «Тебе бы следовало показать роман Владимиру Ивановичу». (Это в минуту особенно охватившей растерянности и задумчивости.)

Как же, как же! Я прямо горю нетерпением роман филистеру показывать.

* * *

[...][473] Одно место в твоем письме от 31-го потрясло меня. Об автографах. Перекрестись... Ты меня так смутила, что я, твердо зная, что у меня нет не то что строчки горьковской, а даже буквы, собирался производить бесполезную работу — рыться в замятинских и вересаевских письмах, ища среди них Горького, которого в помине не было!

У меня нет автографов Горького, повторяю! А если бы они были, зачем бы я стал отвечать, что их нет? Я бы охотно сдал их в музей! Я же не коллекционер автографов. Тебе... изменила память, а выходит неудобно: я тебе пишу, что их нет, а ты мне, что они есть!

Это Коровьев или кот подшутили над тобой. Это регентовская работа!

Не будем к этой теме возвращаться. И так много о чем писать!

Прости! Вот она — Ольга, из Барвихи. Целую руки!

Твой М.

10. В ночь на 4 июня 1938 г.

Дорогая Люси!

Перепечатано 11 глав. Я надеюсь, что ты чувствуешь себя хорошо? Целую крепко.

Твой М.

11. Телеграмма. 8 июня 1938 г.

Телеграмму, две открытки получил. Целую крепко. Переписано четырнадцать глав.

Михаил.

12. В ночь с 8 на 9 июня 1938 г.

Дорогая Купа, в сегодняшней своей телеграмме я ошибся: было переписано пятнадцать глав, а сейчас уже 16. Пишу эту открытку, чтобы она скорее достигла Лебедяни, а подробнее все опишу в письме завтра.

Устал, нахожусь в апатии, отвращении ко всему, кроме [...][474] Целую крепко.

Твой М.

P. S. Сергей Петрович взял с меня честное слово, что в каждом письме я буду писать по крайней [мере] две строчки приветов от него.