Коля, я получил из Лондона от Акционерного Общества «Куртис Браун» сообщение о том, что Захария Каганский предъявил Куртис Брауну какую-то доверенность, на основании которой Куртис Браун гонорар по лондонской постановке моей пьесы «Дни Турбиных» разделил пополам и половину его направляет Каганскому (9, улица Людовика Великого, Париж 2), а половину—тебе (75, улица Оливье де Серр, Париж XV) [906].
Ответь мне, что это значит? Получил ли ты какие-нибудь деньги?
М.А. Булгаков - 3.Л. Каганскому [907]
Я получил извещение из Лондона от Акционерного Общества Куртис Браун о том, что Вами предъявлена Куртис Брауну некая доверенность, на основании которой Куртис Браун авторский гонорар по лондонской постановке моей пьесы «Дни Турбиных» разделяет пополам и половину его направляет Вам, а половину — Николаю Булгакову (75, улица Оливье де Серр, Париж XV). Ввиду того, что никакой доверенности, указывающей на такое распределение, а равно и вообще никакой доверенности я Вам не выдавал и не подписывал, будьте добры сообщить мне, что это за доверенность и кем она подписана? [908]
Кроме того, сообщите, пожалуйста, получил ли Николай Булгаков какие-либо суммы по лондонской постановке и в каком именно размере?
М.А. Булгаков - Н.А. Булгакову [909]
Я получил, дорогой Коля, твое письмо от 19 мая 39 с приложением 3-х копий [910].
Хорошо, что прервалось молчание, потому что неполучение твоих известий принесло мне много неприятных хлопот.
Вчера я отправил Куртис Брауну письмо-телеграмму (копию его смотри в этом письме).
Об остальном в следующем письме, которое я пришлю тебе в самое ближайшее время.
Прошу тебя все время держать меня в курсе дел.
Дорогой Виталий Яковлевич!
Спасибо Вам за милое письмо. Оно пришло 11-го, когда я проверял тетради перед тем, как ехать в Комитет искусств для чтения пьесы. Слушали — Елена Сергеевна, Калишьян, Москвин, Сахновский, Храпченко, Солодовников, Месхетели и еще несколько человек.
Результаты этого чтения в Комитете могу признать, по- видимому, не рискуя ошибиться, благоприятными (вполне). После чтения Григорий Михайлович [913] просил меня ускорить работу по правке и переписке настолько, чтобы сдать пьесу МХАТу непременно к 1-му августа [914]. А сегодня, (у нас было свидание) он просил перенести срок сдачи на 25 июля.
У меня остается 10 дней очень усиленной работы. Надеюсь, что, при полном напряжении сил, 25-го вручу ему пьесу.
В Комитете я читал всю пьесу за исключением предпоследней картины (у Николая во дворце), которая не была отделана. Сейчас ее отделываю. Остались две-три поправки, заглавие и машинка.
Таковы дела.
Сергею вчера сделали операцию (огромный фурункул на животе). Дня через два он должен отбыть с воспитательницей в Анапу.
В квартире станет тише, и я буду превращать исписанные и вдоль и поперек тетрадки в стройный машинописный экземпляр.
Я устал. Изредка езжу в Серебряный бор, купаюсь и сейчас же возвращаюсь. А как будет с настоящим отдыхом — ничего не знаем еще.
Елена Сергеевна шлет Вам сердечный привет! Сколько времени Вы пробудете в блаженных петергофских краях? Напишите нам еще. Ваше письмо уютное.
Крепко жму руку!
Евгения нет в Москве — он на даче у приятеля. Устав, отодвигаю тетрадь, думаю — какова будет участь пьесы. Погадайте. На нее положено много труда.
М.А. Булгаков - С.А. Ермолинскому [915]
Дорогой Сережа!
Завтра я во главе бригады МХТ уезжаю на поиски материалов для оформления новой моей пьесы «Батум» в Тбилиси — Батуми [916].
Люся едет со мной.
Вернемся, я полагаю, в первых числах сентября. Жалею, что ты не возвратился в Москву до моего отъезда. Ну что ж, до сентября [917]!
Твоя машинка будет на моем письменном столе. Взять ее ты можешь при помощи Жени, который будет у нас в квартире 17-го, 20-го, 23-го и 27-го днем (примерно от 2- х до 4-х).
Пишу кратко, передо мною зияющая пасть чемодана, набитого заботами. Дальнейшее, то есть отдел «Быт и вещи», поручено Люсе, а Марику и тебя крепко целую.
Дорогие Марика и Сережа, жалею очень, что не увидела вас перед отъездом своим из Москвы.
Мечтаю скорей сесть в вагон, путешествие наше меня манит и волнует.