Том 10. Письма, Мой дневник

Д[адя] Коля живет прекрасно. Уплотнен.

* * *

Я: 1) служу сотрудником больш. офф. газеты, 2) у Боба [105] 3) временно конферансье в маленьком театре. Зарабатываю (за 1/2 апреля):

паек + 40 милл. (у Боба) + 30 милл. газ(ета) + конферанс. (еще не считал). В общем за апрель должен получить всего 130—140 милл. Впрочем, сказать трудно точно. Кавардак. Меняются ставки.

Целую.

Михаил.

P.S. Посылку получил. Варе пишу.

М.А. Булгаков - В.А. Булгаковой [106]

Москва 23-го января 1923 г.

Дорогая Вера,

спасибо Вам всем за телеграфный привет. Я очень обрадовался, узнав, что ты в Киеве. К сожалению, из телеграммы не видно — совсем ли ты вернулась или временно? Моя мечта, чтобы наши все осели бы, наконец, на прочных гнездах в Москве и в Киеве.

Я думаю, что ты и Леля, вместе и дружно, могли бы наладить жизнь в том углу, где мама налаживала ее. Может быть, я и ошибаюсь, но мне кажется, что лучше было бы и Ивану Павловичу, возле которого остался бы кто-нибудь из семьи, тесно с ним связанной и многим ему обязанной. С печалью я каждый раз думаю о Коле и Ване, о том, что сейчас мы никто не можем ничем облегчить им жизнь. С большой печалью я думаю о смерти матери и о том, что, значит, в Киеве возле Ивана Павловича никого нет. Мое единственное желание, чтобы твой приезд был не к разладу между нашими, а наоборот, связал бы киевлян. Вот почему я так обрадовался, прочитав слова «дружной семьей». Это всем нам — самое главное. Право, миг доброй воли, и вы зажили бы прекрасно. Я сужу по себе: после этих лет тяжелых испытаний я больше всего ценю покой! Мне так хотелось бы быть среди своих. Ничего не поделаешь. Здесь в Москве, в условиях неизмеримо более трудных, чем у вас, я все же думаю пустить жизнь — в нормальное русло.

В Киеве, стало быть, надежда на тебя, Варю и Лелю. С Лелей я много говорил по этому поводу. На ней, так же как и на всех, отразилось пережитое, и так же как и я, она хочет в Киеве мира и лада.

Моя большая просьба к тебе: живите дружно в память маме.

Я очень много работаю и смертельно устаю. Может быть, весной мне удастся на ненадолго съездить в Киев, я надеюсь, что застану тебя, повидаю Ивана Павловича. Если ты обживешься в Киеве, посоветуйся с Иваном Павловичем и Варварой, нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы сохранить мамин участок в Буче. Смертельно мне будет жаль, что если пропадет он.

Ивану Павловичу передай мой и Тасин горячий привет.

Твой брат Михаил.

М.А. Булгаков - Н.А. Булгаковой-Земской [107]

[Весна 1923 года. Москва]

Дорогая Надя,

крепко целую тебя, Андрея и дитё. Спасибо за пирог. Очень жалею, что Вы не пришли. Я бы Вас угостил ромовой бабкой. Живу я как сволочь — больной и всеми брошенный. Я к Вам не показываюсь потому, что срочно дописываю 1-ую часть романа; называется она «Желтый прапор» [108]. И скоро приду.

У меня рука болит. Цел ли мой диплом?

Хотя я напрасно пишу эту записку:

Катюша [109] сказала:

— Я все равно ее потеряю.

Когда я сказал:

— Ну, так передайте на словах.

Она ответила:

— Вы лучше напишите, а то я забуду.

Целую всех.

Татьяна целует. Коля Гладыревский шлет привет.

Твой Михаил.

Андрей, не сердись, что я к тебе не пришел.

М.А. Булгаков - П.А. Садыкеру [110] [111]

20 апреля 1923 г.

Уважаемый Павел Абрамович!

На безоговорочное сокращение согласиться не могу [112]. Этот § 10 [113] необходимо исключить или переработать совместно. Во всем остальном договор вполне приемлем мною.

М. Булгаков.

М.А. Булгаков - Н.А. Булгаковой-Земской [114]

Москва. (1923?)[115]

Дорогая Надя,

я продал в «Недра» рассказ «Дьяволиада», и доктора нашли, что у меня поражены оба коленные сустава; кроме того, я купил гарнитур мебели шелковый, вполне приличный. Она уже стоит у меня в комнате [116].

Что будет дальше, я не знаю — моя болезнь (ревматизм) очень угнетает меня. Но если я не издохну как собака — мне очень не хотелось бы помереть теперь — я куплю еще ковер. Кстати о ковре: портрет, на котором ты поставила крест, был не мой, а твой [117].

Целую Чижку.

Твой покойный брат Михаил.

М.А. Булгаков - Ю.Л. Слезкину [118]

31 августа 1923, Москва

Дорогой Юрий, спешу тебе ответить, чтобы письмо застало тебя в Кролевце [119]. Завидую тебе. Я в Москве совершенно измотался.

В «Накануне» [120] масса новых берлинских лиц, хоть часть из них и временно: Не-Буква, Бобрищев-Пушкин, Ключников и Толстой. Эти четверо прочитали здесь у Зимина лекцию. Лекция эта была замечательна во всех отношениях (но об этом после).