Том 10. Последние желания

До Васи долетел громкий хохот разошедшегося Пшенички – и с другой стороны отрывистый, быстрый и тихий разговор Нюры и Володи Челищева у рояля. Нюра перелистывала ноты в углу, в тени, и говорила Володе, не глядя на него, так что издали и незаметно было, что они разговаривают:

– Очень трудно… Но чем труднее, тем лучше… Вы увидите, что я человек. Характер ли это, упрямство ли, будет по-моему, будет так, как я решила.

– Вы надеетесь на согласие?..

– Не знаю… Это все равно. Так или иначе. Я уже писала туда…

– Но вы несовершеннолетняя…

– Не беспокойтесь, законы не станут применять. Я знаю характер… Когда вы уезжаете?

– Через полторы недели. Но вы помните все, о чем мы с вами говорили? Ваша личность…

– Я знаю, я поступаю свободно, так, как мне нравится, иду туда, куда идти мне нужно. И никого не делаю за себя ответчиком. Я – человек.

Она наклонилась над нотами. Щеки у нее пылали, и даже маленькое ухо под спустившейся прядью волос порозовело.

– Пишите мне туда же, – проговорил Володя и отошел.

Вася слышал этот разговор и не обратил на него никакого внимания. Он трепетно ждал, когда пойдут чай пить, надеясь, что баронесса возьмет собак. Вот, наконец все встали, генерал подал руку баронессе… Она как будто забыла собак. И собаки не пошли за ней, продолжая пристально и упорно глядеть на Васю.

Вася облился ужасом: он был теперь с ними один в комнате. Неизвестно, чем бы это кончилось, но в эту минуту вошла Маргарита. Она озабоченно взглянула на дверь в столовую и прямо подошла к Васе. Собаки глухо зарычали, но она этого и не заметила, взяла Васю за руку и потянула его тихонько к окну. Вася смело встал. Чары были нарушены. Собачонки обе сразу спрыгнули с дивана и неслышно побежали в столовую.

– Вася, – зашептала Маргарита, – хотите оказать мне большую, большую услугу? Я вам доверяюсь… Вы можете это сделать…

Вася был немного удивлен, но обещал с готовностью. Он от всей души радовался, что услужит Маргарите, которая только что спасла его от жутких собачьих глаз. «Проклятые собаки! – мелькнуло у Васи в голове. – У других собак приятные глаза, сейчас видишь, о чем они думают, а эти какие-то ненадежные».

– Я сделаю, Маргарита, сделаю, – произнес он радостно. – Что сделать-то?

– Что? Я сейчас объясню.

Она разжала пальцы. В руке у нее была небольшая, длинно сложенная бумажка.

– Видите? Вот записка… Это не моя… Это меня просили, а мне неловко… Словом, это долго объяснять, но необходимо передать ее Николаю Константиновичу… Понимаете?

– Офицеру? Так чего ж? Давайте, я сейчас… Ничего не сказать?

– Ах, постойте!.. Как вы не понимаете? Надо так отдать, чтобы никто не видел. Ни одна, ни единая душа… Поймать минуту, когда он будет один, или вызвать его, что ли…

Вася оробел. Он вообще боялся офицера и не сказал с ним ни единого слова, а тут вдруг вызывать! Ловить минуту! Отдавать чью-то записку, даже неизвестно чью! Вася тотчас же поверил, что записка не Маргаритина.

– Это секрет, что ли? – спросил он нерешительно.

– Да, да, большой секрет! Очень важный! Голубчик, Вася, не сомневайтесь, устройте это… Ну постойте, вы останьтесь здесь, тут никого нет, – и ждите. Я его как-нибудь сюда вышлю. Вот… ну хоть пелерину свою здесь оставлю…

И она торопливо бросила на кресло темно-красную плюшевую пелерину с капюшоном, которую держала на руке.

– Скажу, что у меня лихорадка. Как он войдет – вы сейчас же к нему – и отдайте. Вот записка.

– А если… он не возьмет? – спросил Вася, в раздумье и страхе глядя на записку.

– Отчего не возьмет? Какие глупости! Скажите ему… Ничего не говорите! Там сказано, от кого!

Маргарита словно с горы катилась. Она и говорить начала почти громко.

Вася остался с запиской в руках, думая и ужасаясь, что будет, если офицер не возьмет записки и если это кто-нибудь подглядит. Она сказала – секрет…

Минуты проходили. Из столовой доносились голоса и смех. Послышалось рычанье злой собачонки, опять взрыв смеха и нежные присюсюкивания баронессы. У нее голос становился другой, когда она обращалась к своей собаке. Вася стал надеяться, что офицер не придет и ничего не будет. Ему стало легче дышаться. И вдруг голоса и смех сразу сделались ярче и громче, но на одно мгновенье – и опять потухли. Притворенная дверь глухо стукнула. Вася поднял глаза. На пороге стоял Радунцев, полный и статный, в длинноватом военном сюртуке. Вася увидал бледные, густые шнуры его аксельбантов и зажмурился.

Радунцев сделал два шага вперед, оглядывая комнату. Надо было решаться. Вася тоже шагнул вперед трясущимися ногами и протянул смятую записку:

– Вот… вам… – произнес он глухо.

Офицер взглянул на него, как будто только что его заметил.

– Не берете? – проговорил Вася почти радостно.