Том 10. Повести и рассказы 1881-1883

Вскоре после появления произведения в печати Тургенев получил ряд откликов на него со стороны друзей. Так, Ж. А. Полонская в недатированном письме (по-видимому, от февраля 1883 г.) сообщала автору: «Ваш рассказ „Клара Милич“ я прочла в ночь после первого дня нового года. Он мне очень понравился и произвел на меня сильное впечатление; долго я уснуть не могла <…> Аленицын пробежал Ваш рассказ, узнал Кадмину и остался недоволен — нашел, что Вы ее не поняли и не могли понять и что, кроме его, никто не только не поймет, но и не вправе ее понять, сам же он пишет драму „Актриса“, где он ее выставил будто так, как следует <…> досадует на меня, — зачем я Вам писала о Кадминой, так как Кадмина его собственность» (Звенья, т. 8, с. 247).

Анненков 6 февраля н. ст. 1883 г. снова писал Тургеневу с восхищением: «Перечел „Клару Милич“, еще раз облизался и остаюсь при прежнем мнении. Дело совсем не в разительном сходстве портрета с несчастной Кадминой, чем, кажется, всего более занята публика, а в психическом процессе, вызванном ее страстью у человека, не распознавшего ее при жизни» (ИРЛИ, ф. 7, № 13, л. 95–96). О том, что многие из современников склонны были видеть в повести Тургенева лишь изображение трагической судьбы этой артистки, свидетельствует категорический ответ писателя одному из них (Л. Б. Бертенсону) от 19 (31) января 1883 г.: «История Кадминой (лично с которой, т. е. с Кадминой, я знаком не был) послужила мне только толчком к написанию моей повести. Биография Клары (Милич) мною вымышлена, а также и отношения ее к Аратову — типу, сохранившемуся в моей памяти еще со времен молодости».

Повесть произвела вполне благоприятное впечатление на некоторых из современных Тургеневу писателей. Так, Стасюлевич в письме к жене от 12 (24) сентября 1883 г. сообщал, что Гончаров «говорил о Тургеневе без горечи и очень хвалил его „Клару Милич“» (Стасюлевич, т. 3, с. 235). О восторженном отношении к этому произведению Н. С. Лескова рассказывает его сын, А. Н. Лесков:

«Я помню появление „Клары Милич“. В течение 2–3 месяцев отец никому не давал проходу и со всеми говорил только о новой тургеневской повести.

— Вы не читали „Клары Милич“?

Отрицательный ответ вызывал в нем чувство, смешанное из сострадания к вашему невежеству и глубокого недоумения» (Лесков А. Н. Н. С. Лесков по воспоминаниям сына. — Вестник литературы, 1920, № 7 / 19, с. 6).

Другой младший современник Тургенева, И. А. Бунин, вспоминая о том, как символисты в конце восьмидесятых годов «утверждали, что в те годы русская литература „зашла в тупик“, стала чахнуть, сереть, ничего не знала кроме реализма, протокольного описывания действительности», восклицал: «Но давно ли перед тем появились, например, „Братья Карамазовы“, „Клара Милич“, „Песнь торжествующей любви“?» (Бунин И. А. Воспоминания. Париж, 1950, с. 21).

Первые печатные отклики на повесть Тургенева были также положительными. И писатель имел все основания записать 15 (27) января 1883 г. в своем дневнике: «Повесть моя появилась и в Петербурге и в Москве — и, кажется, и там и тут понравилась. Чего! даже Суворин в „Новом времени“ расхвалил» (Лит Насл, т. 73, кн. 1, с. 398). Действительно, Незнакомец (А. С. Суворин), назвав это произведение «перлом», отмечал далее, что образ Клары Милич навеян Кадминой, которая подверглась идеализации под пером писателя, и что понять ее «глубокий талант <…> заставить жалеть об этом таланте, которого ждала лучезарная слава, об этой женщине, которая соединила в себе лучшие дары артистки, мог только большой талант и такой искренний гуманист, как Тургенев» (Новое время, 1883, № 2460, 3 января).

Арс. И. Введенский также причислил повесть к «поэтическим перлам, свидетельствующим о полной еще силе поэтического таланта автора» (Голос, 1883, № 6, 6 января).

В. В. Чуйко в «Литературной хронике», подобно Суворину, упомянул о Кадминой. Он также находил, что ее портрет у Тургенева «несколько идеализирован и почти наверное в нем существуют черты, не существовавшие в оригинале». Одно из замечаний критика показывает, что он совершенно не понял замысла писателя. По мнению Чуйко, повесть можно было бы кончить самоубийством Клары Милич, и тогда в ней было бы «больше художественного единства и даже, может быть, больше правды» (сцены «галлюцинаций и таинственных видений» он считал «вводными»). В заключение Чуйко все же писал, что повесть эта является «высоко поэтическим созданием» и принадлежит «к лучшим произведениям Тургенева». Особо отмечал он, что в «Кларе Милич» «форма изумительна и язык изящен в высшей степени» (Новости и Биржевая газета, 1883, № 6, 8 (20) января).