Том 10. Публицистика (86)

Русский язык ближе всего к народной речи, ближе всех европейских языков. Возьмите, например, французский язык. Классический французский язык – это язык, на котором написаны книги, которые все народы учили, начиная с М[ольера], Расина и т. д. Французский язык складывался очень сложно, он складывался, во-первых, из языков: романского, франкского, германского, критского и т. д., он очень рано стал литературным, он взял структуру из латыни. Несомненно, он очень рано стал литературным языком, и когда вы, например, едете по Франции, вас поражает следующее: в какой бы уголок вы не заехали, всюду говорят на одном и том же языке: дети, старики, мужчины, женщины, крестьяне, буржуа, рабочие – все говорят на одном и том же языке, причем этот язык французский складывался под влиянием литературы очень древней. Был ли там народным язык? Он был несомненно, сейчас его трудно разыскать.

Немецкий литературный язык не очень далек от народного, но там наречий очень много. Там есть, например: нижнерейнский язык, среднерейнский, верхнерейнский язык и т. д. Там бесконечное количество оттенков, но там единый литературный язык, который имеет свои традиции, очень тяжеловесные традиции. Возьмите страницу романа середины XIX века – очень трудно прочесть, потому что вы начнете страницу сверху читать и вы читаете целую страницу, перевернете и еще половину прочтете и тогда только найдете глагол и еще перед глаголом отрицание, значит все это ни к чему, а вы полторы страницы прочли. Невероятно громоздкое построение фраз.

Несмотря на то, что в русском языке было очень много стремлений отдалить его от народного языка, сделать литературный язык искусственным, все-таки народная речь настолько сильна, что она все время имеет тенденцию к сближению с литературным языком. Но несомненно то, что русский язык бесконечно засорен и требует очищения. Очищать его можно только с одной стороны, привлечением забытых слов и забытых выражений, то есть не забытых, они существуют, но мы их забыли, надо их извлечь, насколько это возможно, извлечь как бы из кладовой русского языка в нашу современность и давать им хождение. Приведу вам такой пример. Я с начала войны начал работать над драматической повестью «Иван Грозный», и я изучал язык, которым писал письма Иван Грозный. Тогда был такой замечательный писатель митрополит Макарий и протопоп Аввакум. Я изучал язык писем и судебных записей. Изучая этот язык, я невольно стал его вводить в свои литературные обороты. Все статьи, которые я писал в последнее время в «Правде», писаны языком XVII века. Так что язык этот ничуть не умер, потому что он народный, он до сих пор живет.

Нужно очищать русский язык от штампованных, банальных выражений, которые часто просто непонятны. Вот, например, употребляют такие выражения: через пару недель, через пару часов. Если разобраться – получается глупость. Может быть пара штанов, пара пива, пара лошадей в том случае, если они запряжены, но когда в стойле лошади стоят, человек никогда не скажет: «у меня пара лошадей». Он скажет: «у меня две лошади». Как же может быть: парные часы или парные недели. Ведь минута на минуту не похожа. Между прочим, немец любит пару, это чисто немецкая штучка. Или у нас еще употребляют слово «сумел», надо или не надо, говорят «сумел». Вот говорят: «Он сумел заколоть штыком двух немцев» – это он чем-то мог сделать. Часто употребляют слова – это какие-то понятия, которые привыкли говорить, и никто не думает над тем – правильны или неправильны. А вот заметил это слово и подумаешь, оказывается неправильно, поставишь другое слово – и уже хорошо. Тогда говорят: «Как вы хорошо пишете». И на фронте читают «Правду», говорят, хорошо написано, это как-то вдохновляет, поднимает дух. Это потому, что хлам выбросил и живое слово подставил, и сразу получается убедительно, говорят: «до сердца дошло». Что это за слово, что до сердца дошло? Дошло до сердца потому, что оно правильное слово, и когда слово правильное, оно, как кинжал, пронизывает мозг и до сердца доходит. Этого не бывает, когда человек орудует готовыми фразами и штампованными словами. Эти слова, как горох, громыхают в барабане, и после них ничего не остается.