Том 10. Царствование Федора Иоанновича, 1584-1598 гг.

Пишут, что Феодор набожный, прощаясь с супругою, вопреки своему завещанию тайно велел ей презреть земное величие и посвятить себя Богу: может быть, и сама Ирина, вдовица бездетная, в искреннем отчаянии возненавидела свет, не находя утешения в Царской пышности; но гораздо вероятнее, что так хотел Годунов, располагая сердцем и судьбою нежной сестры. Он уже не мог возвыситься в Царствование Ирины, властвовав беспредельно и при Феодоре: не мог, в конце пятого десятилетия жизни, еще ждать или откладывать; вручил Царство Ирине, чтобы взять его себе, из рук единокровной, как бы правом наследия: занять на троне место Годуновой, а не Мономахова венценосного племени, и менее казаться похитителем в глазах народа. Никогда сей лукавый честолюбец не был столь деятелен, явно и скрытно, как в последние дни Феодоровы и в первые мнимого Иринина державства; явно, чтобы народ не имел и мысли о возможности государственного устройства без радения Борисова; скрытно, чтобы дать вид свободы и любви действию силы, обольщения и коварства. Как бы невидимою рукою обняв Москву, он управлял ее движениями чрез своих слуг бесчисленных; от церкви до синклита, до войска и народа, все внимало и следовало его внушениям, благоприятствуемым с одной стороны робостию, а с другой истинною признательностию к заслугам и милостям Борисовым. Обещали и грозили; шепотом и громогласно доказывали, что спасение России нераздельно с властию Правителя и, приготовив умы или страсти к великому феатральному действию, в девятый день по кончине Царя объявили торжественно, что Ирина отказывается от Царства и навеки удаляется в монастырь, восприять Ангельский образ Инокини. Сия весть поразила Москву: Святители, Дума, сановники, Дворяне, граждане собором пали пред венценосною вдовою, плакали неутешно, называли ее материю и заклинали не оставлять их в ужасном сиротстве; но Царица, дотоле всегда мягкосердая, не тронулась молением слезным: ответствовала, что воля ее неизменна и что Государством будут править Бояре, вместе с Патриархом, до того времени, когда успеют собраться в Москве все чины Российской Державы, чтобы решить судьбу отечества по вдохновению Божию. В тот же день Ирина выехала из дворца Кремлевского в Новодевичий монастырь и под именем Александры вступила в сан Инокинь. Россия осталась без главы, а Москва в тревоге, в волнении.

Где был Годунов и что делал? Заключился в монастыре с сестрою, плакал и молился с нею. Казалось, что он, подобно ей, отвергнул мир, величие, власть, кормило государственное и предал Россию в жертву бурям; но кормчий неусыпно бодрствовал, и Годунов в тесной келии монастырской твердою рукою держал Царство!

Сведав о пострижении Ирины, Духовенство, чиновники и граждане собралися в Кремле, где Государственный Дьяк и Печатник, Василий Щелкалов, представив им вредные следствия безначалия, требовал, чтобы они целовали крест на имя Думы Боярской. Никто не хотел слышать о том; все кричали: «не знаем ни Князей, ни Бояр; знаем только Царицу, ей мы дали присягу, и другой не дадим никому: она и в Черницах мать России». Печатник советовался с Вельможами, снова вышел к гражданам и сказал, что Царица, оставив свет, уже не занимается делами Царства, и что народ должен присягнуть Боярам, если не хочет видеть государственного разрушения. Единогласным ответом было: «и так да Царствует брат ее!» Никто не дерзнул противоречить, ни безмолвствовать; все восклицали: «да здравствует отец наш, Борис Феодорович! он будет преемником матери нашей, Царицы!» Немедленно, всем собором, пошли в монастырь Новодевичий, где Патриарх Иов, говоря именем отечества, заклинал Монахиню Александру благословить ее брата на Царство, ею презренное из любви к жениху бессмертному, Христу Спасителю, исполнить тем волю Божию и народную – утишить колебание в душах и в государстве – отереть слезы Россиян, бедных, сирых, беспомощных, и снова восставить державу сокрушенную, доколе враги Христианства еще не уведали о вдовстве Мономахова престола. Все проливали слезы – и сама Царица Инокиня, внимая Первосвятителю красноречивому. Иов обратился к Годунову; смиренно предлагал ему корону, называл его Свышеизбранным для возобновления Царского корени в России, естественным наследником трона после зятя и друга, обязанного всеми успехами своего владычества Борисовой мудрости.