Том 10. Завещание Инки

Верхние этажи многих домов в центре Буэнос-Айреса напоминают мансарды Парижа, но на этом сходство двух городов и заканчивается, иногда достаточно удалиться от какой-нибудь из прекрасных площадей аргентинской столицы всего на пару кварталов, чтобы очутиться в совершенно ином мире — мире жалких лачуг, где прописана нищета. Но пройдешь еще несколько десятков метров, и вновь потянулась цепь изящных фасадов на безукоризненно прямых улицах. Впрочем, такое встречается во многих городах мира, в Южной Америке этот контраст разве что немного ярче, потому что люди здесь темпераментны и все свои страсти — от отчаяния до любви к роскоши выставляют как бы немного напоказ. В этом смысле ведущее за город шоссе на окраине города, застроенное богатыми виллами, — довольно откровенная витрина благосостояния их владельцев. Здесь стоят дома не выше четырех этажей. Немало и одноэтажных, напоминающих своей ухоженностью разлегшихся на солнце холеных, сытых животных. Крыши многих вилл со стороны двора имеют небольшой уклон, это делается для того, чтобы собирать с них дождевую воду. Еще не так давно ее использовали даже в качестве питьевой. Но если не принимать во внимание этот специфический уклон, то можно сказать, что крыши самых богатых домов аргентинской столицы — невысокие и довольно плоские. Это продиктовано соображениями целесообразности. Во-первых, здесь выпадает мало дождей. Во-вторых, когда со стороны Кордильер налетает сильный ветер — памперо, от него менее всего страдают именно невысокие крыши. А кроме того, на таких крышах очень неплохо коротать вечера после дневного зноя.

А теперь вообразите, что, следуя за доктором Моргенштерном, мы обнаружили на этом шоссе и несколько вилл не самых роскошных, ну, скажем так, средней руки. За фасадами многих из них не один двор, а три, четыре и даже больше дворов и двориков. Подобные дома на местном жаргоне называются «квинтами», должно быть, потому, что по-латыни слово «квинта» означает пятую часть чего-либо. К одной из таких квинт и направлялся ученый из Германии.

Того, кто полагает, будто в Буэнос-Айресе, куда ни ткни пальцем, непременно попадешь в гаучо, я должен разочаровать: толпа, текущая по его улицам, ничем не отличима от европейской, во всяком случае, на первый взгляд: одеваются здесь по последней парижской моде. Это и неудивительно: число выходцев из Европы, постоянно живущих в этом городе, довольно значительно. Только половину его населения составляют коренные аргентинцы, остальные — это немцы, французы, испанцы, итальянцы и швейцарцы. Молодые люди, с детства варящиеся в этом этническом котле, говорят, как правило, на нескольких языках и не растеряются ни в Париже, ни в Лондоне, ни в Нью-Йорке.

Буэнос-Айрес в переводе с испанского означает «хорошие ветры» [13], но, когда солнце раскаляет плоские крыши, в помещениях с низкими потолками становится невыносимо душно, буквально нечем дышать. Но на деревья как источники прохлады здесь особенно рассчитывать не приходится. Лесов в восточной части страны почти нет. Лимонные и апельсиновые деревья в Аргентине встречаются довольно редко, а тропические фруктовые деревья не растут вовсе. И в то же время климат этой страны слишком жарок для яблонь, слив, вишен. Однако здесь прекрасно чувствуют себя виноград, груши, персики и абрикосы. Их, как правило, очень крупные плоды на вкус просто изумительны: сочные, нежные. Все квинты утопают в садах.

Квинта банкира Салидо в этом смысле не была исключением, разве что дом выглядел немного покрасивее соседских. Банкир был очень гостеприимным человеком и общался с людьми не только своего круга, но и с художниками, артистами, учеными, а со многими из них, живущими в Европе, даже состоял в переписке. С доктором Моргенштерном банкир познакомился сначала заочно, первое письмо помогло завязаться оживленной переписке, и вот настал день, когда доктор получил приглашение приехать в Аргентину, и он не замедлил воспользоваться любезностью Салидо.

Однако вернемся к Антонио Перильо, который сидел в кафе. Естественно, и здесь все разговоры крутились вокруг завтрашнего боя быков. Перильо не был знаком ни с кем из людей, окружавших его, и никто из них тоже его не знал в лицо. Говорили все больше о Крусаде, и, судя по всему, его шансы на победу по сравнению с шансами аргентинских эспад в народе расценивались как гораздо более предпочтительные. На все лады обсуждались, конечно же, вероятные перипетии корриды в связи с намерениями устроителей выпустить на арену ягуара и дикого бизона.

— Кровь прольется в любом случае, — безапелляционно заявил один из мужчин. — За бизона насчет этого не поручусь, потому что не знаю, на что он способен, но ягуар — свиреп и живуч, как черт, с первого удара его никогда не уложишь.

Перильо не смог удержаться, чтобы не вставить своего замечания:

— Да трус он, этот ваш ягуар! Я берусь прикончить его одним ударом ножа!

— Да-да, разумеется, если до этого он не разорвет вас на части, — подняли его на смех посетители кафе.