Том 11. Друзья из берлоги

Когда глядишь с самолета, видишь, что это морской язык, глубоко лизнувший сушу. Когда плывешь по фиорду, видишь два берега, как будто плывешь по широкой и очень тихой реке.

Глубина под килем очень надежная. (Бывает и глубже моря, из которого ты плывешь в эту узкую щель в скалах.) Берега временами повторяют друг друга как близнецы — один повернул, и второй тоже. Обрывы скал высотой больше ста метров. Редкие деревца на обрывах.

Речонка льется в фиорд водопадом. Но миновал водопад, и опять тишина. Вода отражает два берега. Удар колокола в церквушке, прилепившейся с горсткой домов под обрывом, звучит тут совсем иначе, чем на равнине или в горах. Мотор на катере намеренно выключен, и кажется, кожей чувствуешь необычную тишину. На море, оставшемся за кормой, в это время бушуют волны (возможна даже и буря), но в этом узком каньоне слышишь, как падают капли с весла.

Сказать о фиорде: морской залив — это неточно, пожалуй, даже неверно. Это скорее длинное озеро, породненное ледником с морем.

Сами озера в здешних местах — прорези ледника.

Глядя на карту, родство озер и фиордов замечаешь немедленно. Но в озерах вода всегда пресная, в фиордах же воды слоеные: снизу — морская, соленая и тяжелая, а над ней — толщиною примерно в метр — слой воды талой, сбежавшей сюда водопадами по весне. Моряки знают этот секрет и в устьях фиордов запасаются пресной водой.

Фиордов много, почти все они судоходные.

Временами они так близко подходят друг к другу, что издавна люди наладили волоки («эйдеры» по-норвежски). Немного пути по суше — и лодка в другом фиорде. Самый большой из фиордов — Согне-фиорд. Длина от устья до «головы» — 204 километра.

Ночлег

Ночевка в маленьком городке. Название Крагерэ. Домам у воды так тесно, что наш автобус едва подобрался к старинной гостинице.

Но выход давно уже найден: дома забираются кверху по скалам. Улицы — это лестницы, вырубленные в камнях.

Сверху Крагерэ весь на виду: церквушка, пестрая ярмарка домиков у воды, несколько монументов, старинные пушки на островке, яхт-клуб, пристань с пакгаузом, армада лодок и катеров.

Городок южный. Кормился когда-то торговлей и рыболовством. Сейчас кормится главным образом тем, что сюда, в местную «Ялту», приезжают на отдых с холодного севера. Приезжим сдаются дома, отдельные комнаты и «курятнички». Словом, юг настоящий, хотя поглядим-ка на карту… Этот норвежский юг — наши Псков, Кострома.

Мы приехали в Крагерэ в тот момент, когда курортники, увозя школьников, отхлынули с юга, и городок наполняла непривычная пустота. Зевали продавцы в магазинах, местные ребятишки ошалело носились по переулкам на велосипедах, не держась за рули. На пристани, возле лодок, сидели собаки, явно не понимая, что же случилось в шумевшем все лето Крагерэ? Людей почти не было видно. Какой-то старик возил на тачке к дороге камни, на пристани с добротной сосновой лодки два парня кидали на берег мотки веревок.

После ужина я прошелся по городку. Он жил: множество разноцветных оконных огней отражалось в воде. Но тишина стояла такая, что, кажется, заскребись в каком-нибудь доме мышонок — его бы услышал. На пристани, сев в чью-то лодку, я вздумал развлечься — загибая пальцы, стал считать звуки. В жесткой траве у пакгауза чиркал сверчок… чей-то тяжелый шаг по ступенькам с горы… еле слышно бортом о пристань трется сосновый баркас… часы у меня на руке… далеко стороной — самолет. Это и все. Большая Медведица равнодушно глядела на дремлющий городок.

В гостинице, раздеваясь, я вдруг заметил возле окна аккуратно сложенную веревку. Она висела на прочном крюке и долго не давала заснуть. Я жил в гостиницах, где возле кровати часто находишь кирпичик Библии. Но веревка?

Утром мне объяснили: по давнему закону в старых гостиницах, имеющих один только выход, на случай пожара — веревка.

После Крагерэ мы ночевали в Гримстаде. Тут гостиница была новой. Все сделано было поразительно аккуратно, добротно, удобно. Веревок, разумеется, не было. Но было предусмотрено все и даже, пожалуй, больше. Кроме номера на двери, каждая комната имела еще и женское имя. На фаянсовых бляшках, походивших на очень большие брошки, было написано: Нора, Элен, Ева, Мари… Я жил в комнате 216 под покровительством Брамапутры. Есть и такое женское имя.

Крагерэ — городок небольшой.

О сороке и леммингах

Из окошка гостиницы утром наблюдал любопытную сцену: по перилу балкона осторожно кралась сорока. Улучив момент, она юркнула в форточку и полетела в кусты с серебристой бумажкой в клюве. Удивляла не дерзость известной воровки, безбоязненно жившей в самой середине приморского городка, в который раз удивила сама эта встреча с сорокой, вездесущность знакомой птицы. Я ее видел у нас повсюду — от Прибалтики до Камчатки, видел на прибрежном песке в Африке, во Вьетнаме на пальмах, на березах в северной части Америки. И она везде одинакова: любознательна, воровата, криклива. Нахальство в ней сочетается с осторожностью. И, конечно, она красива, сорока, которую тут, в Норвегии, называют шэре.