Том 11. Кенилворт

В общей суматохе Дженет, дрожа как осиновый лист, незаметно добралась до спальни своей госпожи, но решила хранить в тайне от графини ужасные подозрения, которые зародил в ней пьяный бред Лэмборна. Ее опасения, пока еще неясные, согласовались, однако, со словами разносчика, и она поддержала свою госпожу в намерении принимать хваленое лекарство, хотя при других обстоятельствах непременно стала бы отговаривать ее. Ни одна из этих подробностей не ускользнула от слуха Уэйленда, который гораздо лучше знал, как толковать их. Он испытывал глубокую жалость к прекрасной графине, которую впервые видел в лоне счастливой семьи и которая стала теперь игрушкой в руках шайки негодяев. Негодование его вспыхнуло еще сильнее, когда он услышал голос своего бывшего хозяина, к которому в равной степени испытывал ненависть и страх. Однако он гордился и своим собственным умением и изобретательностью. И, как ни велика была опасность, он решил проникнуть этой ночью в самую глубину тайны, чтобы помочь несчастной женщине, если это еще было возможно. Несколько слов, оброненных Лэмборном, заставили Узйленда усомниться в том, что Варни действовал на свой страх и риск, ухаживая и добиваясь любви этого прелестного создания. Ревностный слуга давно уже снискал репутацию пособника лорда в его любовных интригах, и Уэйлеид Смит подумал, не может ли сам Лестер оказаться здесь главным заинтересованным лицом. Он, конечно, не мог подозревать, что граф вступил в брак. Но даже мимолетная интрижка с такой особой, как Эми Робсарт, была тайной величайшей важности, и разоблачение ее могло решительным образом подорвать власть фаворита над Елизаветой.

— Если Лестер побоится пресечь толки любыми способами, — сказал себе Уэйленд, — то около него найдутся люди, которые окажут ему эту услугу, не ожидая его согласия. Если я вмешаюсь в эту историю, нужно будет надеть на себя непроницаемую маску, как делал мой прежний хозяин, когда брался за изготовление манны Сатаны. Итак, завтра я покидаю Джайлса Гозлинга и буду менять свой путь и стоянки так же часто, как преследуемая собаками лисица. Хотелось бы кстати увидеть еще раз и эту маленькую пуританочку. Право, она слишком хорошенькая и смышленая для дочери такого мерзавца, как Тони Поджигай Хворост.

Джайлс Гозлинг явно обрадовался прощанию с Уэйлендом. Трактирщик понимал, как опасно становиться на пути любимца графа Лестера, и честности его едва ли хватило бы на выполнение этой задачи до конца. Вот почему он был весьма доволен, когда тяжелая ноша свалилась с его плеч; тем не менее он выразил желание и готовность в случае необходимости оказать мистеру Тресилиану или его посланцу любые услуги, совместимые с его положением трактирщика.

Глава XXI

                                              …Тщится

Вскочить в седло напрасно честолюбье

И набок валится…

«Макбет»[92]

Вся Англия говорила о великолепии приближающихся празднеств в Кенилворте, и люди свозили туда все, что могло способствовать пышности и блеску готовящегося приема Елизаветы в доме ее прославленного фаворита: все, что предлагала родина и что доставлялось из-за границы.

Тем временем Лестер, казалось, с каждым днем все больше завоевывал милость королевы. Он неизменно восседал рядом с ней в Совете, его благосклонно выслушивали во время придворных увеселений, ему разрешалась даже дружеская интимность с нею — на него были устремлены взоры всех, кто хотел на что-то надеяться при дворе; иностранные послы осыпали его самыми льстивыми заверениями в глубоком уважении к нему со стороны их монархов — он казался alter ego[93] великой Елизаветы, которая, как предполагали все, лишь выбирала время и ждала удобного случая, чтобы, сочетавшись браком, разделить с ним свою державную власть.

Но, находясь на вершине успеха, этот баловень судьбы и любимец монархини был, вероятно, самым несчастным человеком в королевстве, которое, казалось, принадлежало ему. Как король духов, он был вознесен высоко над своими друзьями и подчиненными и видел много такого, чего они не могли видеть. Он превосходно знал характер своей повелительницы; это обстоятельное и глубокое знакомство с ее причудами, в сочетании с его незаурядным умом и выдающейся внешностью, подняли Лестера так высоко в глазах Елизаветы. Но именно потому, что характер королевы был ему так хорошо известен, он на каждом шагу опасался внезапной и безоговорочной немилости. Лестер был подобен лоцману, обладающему картой, которая указывает ему все особенности его пути; но на ней обозначено так много мелей, подводных рифов и всяческих опасностей, что чем больше он следит за ними тревожным взглядом, тем больше убеждается, что избежать их можно лишь чудом.