Том 11. Кенилворт

А Тресилиан, которого здесь ожидали с таким нетерпением, возвратился в Кенилворт другим путем. Уэйленд правильно предположил, что утром он сопровождал графов по пути к Уорику, надеясь услышать там какие-нибудь вести о своем посланце. Однако ожидания эти не оправдались, и вдобавок он заметил среди свиты Лестера Варни, который как будто собирался подойти и заговорить с ним; но Тресилиан счел, что в данных обстоятельствах благоразумнее всего уклониться от беседы. Он воспользовался случаем и покинул приемную залу, когда шериф графства добрался до середины своей приветственной речи, и, вскочив в седло, поскакал назад в Кенилворт дальней и окольной дорогой; в замок он въехал через узкие ворота в западной стене, где его легко пропустили, как одного из приближенных графа Сассекса, с которыми, по приказу Лестера, обращались с величайшей учтивостью.

Таким образом, Тресилиан не встретил Уэйленда, который дожидался его с таким нетерпением и которого он, в свою очередь, хотел видеть ничуть не меньше.

Отдав лошадь на попечение слуги, Тресилиан прошелся по саду, скорее для того, чтобы в тиши предаться своим размышлениям, чем из желания полюбоваться редкостными красотами природы и искусства, собранными здесь по воле Лестера.

Большая часть знатных особ находилась в это время вне замка. Одни примкнули к кавалькаде графа, другие расположились на наружных стенах и башнях, горя желанием увидеть блистательное зрелище торжественного прибытия королевы.

В то время как в замке всюду слышался шум голосов, в саду царила тишина, нарушаемая лишь шелестом листвы и щебетом птиц, заключенных в огромную клетку и перекликающихся со своими счастливыми собратьями, оставшимися на свободе, и плеском воды в фонтанах, которая, взметаясь в воздух из пасти фантастических, причудливых скульптур, с несмолкаемым журчаньем падала в огромные бассейны из итальянского мрамора.

Грустные мысли Тресилиана бросали мрачную тень на все окружавшее его. Он сравнивал расстилавшееся перед ним великолепие с густыми лесами и дикими вересковыми полями Лидкот-холла и образ Эми Робсарт витал, как призрак, над каждым пейзажем, нарисованным его воображением. Наверно, нет ничего более опасного для счастья людей серьезных и замкнутых, чем ранняя большая и несчастная любовь. Она так глубоко западает в душу, что преследует человека днем и ночью, отравляет каждый источник радости и наслаждения, и когда наконец разочарование разрушает и уничтожает ее, начинает казаться, что пересохли все родники, питавшие жизнь. Эта сердечная мука, эта тоска по тени, утратившей всю яркость своих красок, это существование во власти воспоминаний и снов, которые давно уже окончились печальным пробуждением, — слабость великодушных и благородных сердец, и такой слабостью страдал и Тресилиан.

В конце концов он сам почувствовал необходимость рассеяться и вышел из парка, чтобы присоединиться к шумной толпе на валу и взглянуть на приготовления к встрече. Но как только он покинул сад и услышал нестройный говор, музыку и смех, раздававшиеся вокруг него, он ощутил непреодолимое желание уйти от общества, веселье которого было ему так чуждо, и решил вернуться в отведенную ему комнату и заняться чтением, пока удары большого дворцового колокола не возвестят о прибытии Елизаветы.

Приняв такое решение, Тресилиан прошел коридор, отделявший бесконечный ряд кухонь от парадной ной залы, и поднялся на третий этаж башни Мервина. Затем он попытался открыть дверь предназначенной ему комнаты, но, к его удивлению, дверь оказалась запертой. Тут он вспомнил, что дворецкий вручил ему ключ, посоветовав при этом, ввиду царящей в замке суматохи, на всякий случай держать дверь закрытой. Тресилиан вложил в замок ключ, повернул его, вошел в комнату и увидел сидящую там женщину, в которой тотчас же узнал Эми Робсарт.

Сначала он подумал, что его разгоряченное воображение вызвало к жизни безмерно любимый образ; затем решил, что перед ним призрак, и наконец убедился, что это сама Эми, правда похудевшая и более бледная, чем в дни безмятежного счастья, когда свежестью и стройностью она напоминала лесную нимфу, а красотой — сильфиду. И все же это была Эми, не знающая себе равных в его глазах.

Графиня была изумлена не менее Тресилиана, но, зная со слов Уэйленда, что он находится в замке, она пришла в себя раньше. При его появлении она вскочила и теперь стояла, глядя на него, причем бледность ее щек сменилась румянцем.

— Тресилиан, — вымолвила она наконец, — зачем вы пришли сюда?

— Нет, зачем пришли сюда вы, Эми, — возразил Тресилиан, — если не для того, чтобы просить той помощи, на какую только способны сердце и рука мужчины и которая будет немедленно оказана вам?

Она помолчала мгновение, затем печально ответила:

— Я не прошу о помощи, Тресилиан. Любая помощь, которую вы можете предложить, скорее принесет мне вред, чем пользу. Поверьте, я вблизи того, кого и закон и любовь обязывают защищать меня.

— Негодяй, значит, оказал вам жалкую справедливость, которая еще оставалась в его власти, — сказал Тресилиан, — и я вижу перед собой жену Варни?