Том 11. Кенилворт

Когда Тресилиан прибыл в замок Сэйс, он нашел там множестве приверженцев графа Сассекса, а также друзей, явившихся помочь ему во время болезни. Все они были вооружены, и на всех лицах читалась глубокая тревога, как будто они ожидали немедленного и яростного нападения со стороны противоположной партии. Один из слуг ввел Тресилиана в переднюю, а другой пошел доложить графу о его прибытии. В передней было только двое джентльменов из свиты Сассекса. Они разительно отличались друг от друга своей одеждой, наружностью и манерами. Старший из них, человек, по-видимому, знатный и в цвете лет, был одет весьма скромно и на военный лад. Он был приземист и крепок, несколько неуклюж, и на лице его читался только здравый смысл и ни следа живости или фантазии. Младший, которому, казалось, было лет двадцать с небольшим, был одет в один из самых ярких нарядов, какие в то время носили знатные люди. На нем был малиновый бархатный плащ, богато украшенный кружевом и шитьем, на голове — такая же шапочка, трижды обвитая золотой цепью с медальоном. Прическа его напоминала ту, какую носят некоторые современные франты, — то есть волосы были зачесаны наверх бобриком. В ушах у него блестели серебряные серьги с крупными жемчужинами. У молодого человека было очень красивое лицо, и он был превосходно сложен. Черты его были одушевлены жизнью и выразительно говорили о твердости и решимости, с одной стороны, и пылкости и предприимчивости — с другой, о способности мыслить и быстроте соображения.

Оба этих джентльмена сидели рядом на скамейках почти в одинаковых позах. Каждый был погружен в собственные мысли, безмолвно глядя на противоположную стену. По взгляду старшего было понятно, что он видел перед собой стену, увешанную плащами, оленьими рогами, щитами, старинным оружием, алебардами и тому подобными предметами, обычными для утвари того времени; во взгляде младшего джентльмена отражалась игра фантазии. Он предавался своим мечтам, и казалось, что пустое пространство между ним и стеной было сценой театра, на которой его воображение расположило своих dramatis personae[75] и рисовало ему картины, весьма далекие от того, что ему могло представляться сейчас в действительности.

При входе Тресилиана оба вскочили со своих мест и приветствовали его радостно и сердечно — особенно младший.

— Добро пожаловать, Тресилиан! — воскликнул юноша. — Твоя философия оторвала тебя от нас, когда в этом доме можно было надеяться удовлетворить свое честолюбие. Но эта философия благородная, ибо она возвращает нам тебя, когда здесь можно встретить только всякие беды.

— Разве милорд так серьезно болен? — спросил Тресилиан.

— Мы опасаемся самого худшего, — ответил старший джентльмен, — и считаем, что тут действуют самые подлые средства.

— Ну, что вы, — возразил Тресилиан. — Лорд Лестер — человек честный.

— Зачем же ему такие прислужники, какими он себя окружил? — спросил младший кавалер. — Тот, кто вызывает из ада дьявола, может сам быть честным, но он все-таки отвечает за пакости, учиняемые лукавым.

— И вы только одни здесь, друзья мои, — поинтересовался Тресилиан, — когда милорду пришлось так худо?

— Нет, нет, — возразил старший. — Здесь и Трейси, и Маркем, да и еще кое-кто. Но мы несем дежурство только по двое. Некоторые очень устали и спят на верхнем балконе.

— А другие, — подхватил младший, — отправились на пристань в Дептфорде присмотреть себе кораблик, чтобы сложиться и купить его на остатки своих деньжат. Как только все будет кончено, мы положим нашего благородного лорда в зеленую могилку, расправимся, если подвернется случай, с теми, кто ускорил его кончину, а затем отплывем в Индию с тяжелыми сердцами и легковесными кошельками.

— Может быть, и я поступлю так же, — сказал Тресилиан, — как только покончу тут с одним делом при дворе.

— У тебя дела при дворе! — воскликнули оба в один голос. — И ты отправишься в Индию!

— Послушай, Тресилиан, — продолжал юноша. — Разве ты не обручен и не избавлен от ударов судьбы, которые гонят людей в море, когда их ладья охотно бы устремилась в гавань? А что сталось с прелестной Индамирой, равной по верности и красоте моей Аморете?

— Не говори о ней! — вздохнул Тресилиан, отвернувшись.

— Ах, вот как обстоит дело! — сказал юноша, дружески беря его за руку. — Ну, не бойся, я не буду касаться свежей раны. Но это новость неожиданная и печальная. Неужели никто из наших славных и веселых друзей не избегнет кораблекрушения в этой внезапной буре, утратив и удачу и счастье? Я надеялся, что по крайней мере ты, дорогой Эдмунд, достиг пристани. Впрочем, правильно говорит другой мой любезный друг, твой тезка:

Кто колесо фортуны созерцает,
Царящее над смертных всех судьбой.
Тот совершенно ясно понимает:
Изменчивость тут тешится игрой
И к гибели влечет людей порой.