— Мы стараемся обходиться минимумом, — очень серьезно ответила она. — Но то, в чем мы действительно нуждаемся, обеспечивает Сорон. И он убедил меня, что будет вполне справедливо, если он возьмет те деньги, о которых ты говорил. Тогда у племени всегда будет заначка на черный день и деньги на еду, одежду и…
— На «травку»?
Кальвин покачала головой.
— «Травку» дает нам Сорон. Мы ничего за нее не платим.
— Он не похож на богача, — саркастически заметил я, — но у него, должно быть, не бедные родители.
Кальвин нахмурилась, неодобрительно посмотрев на меня.
— Его родители умерли, — печально произнесла она.
— Где же тогда он берет деньги?
— Не скажу, — не слишком уверенно ответила она. — А то еще донесешь копам.
— Я адвокат, — с видом оскорбленной невинности сердито возразил я. — И никому не рассказываю о том, что доверили мне мои клиенты.
— Ладно. Я думаю — тебе можно… — Она все еще колебалась. — Он продает «травку» и ЛСД ребятам с побережья. И, по-моему, у него есть связи в Сан-Франциско.
— А как насчет отравы посильней? — спросил я. — Откуда берется она?
— Сорон к ней даже не притрагивается! — пылко воскликнула Кальвин. — Ни под каким видом. Наркотики, которые способны расширить пределы разума, — вроде «травки» или ЛСД — это для нас все равно, что святое причастие. Они позволяют нам постичь более высокий уровень духовного познания. А когда высоты вселенского знания будут достигнуты, то потребность в них и вовсе отпадает. Но героин, Морфин и тому подобные наркотики разрушают мозг. Сорон распространяет марихуану и ЛСД потому, что это часть его плана — обратить с их помощью всех к духовной свободе и единению. В этом он видит свой долг, который исполняет вовсе не ради денег. И он ни за что не дотронется до сильнодействующих наркотиков.
— Он сам тебе это говорил? — недоверчиво спросил я.
— Я знаю, что это так, — гневно ответила Кальвин. — А ты не веришь потому, что не хочешь верить, и потому, что тебе не нравится Сорон. Но он никогда не имел дела с героином. В племени существует табу — никто не употребляет сильнодействующих наркотиков. Поэтому Сорон и хотел прогнать Землянику.
Я кивнул. Лично я не считал Сорона этаким ангелом-хранителем соплеменников, хотя, возможно, у меня просто было предубеждение против него. А может быть, такая линия поведения диктовалась лишь соображениями безопасности. Ведь для парня, торгующего наркотой, сидящий на героине наркоман в собственном лагере — риск чистейшей воды. Ясно одно — Кальвин рассказала мне все, о чем знала и что считала правдой.
Она едва заметно улыбнулась.
— Земляника был по-своему неплохим парнем, и мне очень жаль его, хотя он и не был духовной личностью.
— Ну, теперь-то он ею стал, — напомнил я. — И Бегущий Олень тоже.
Кальвин непонимающе посмотрела на меня, решив, что ослышалась.
— Бегущий Олень, он…
— Он мертв. И, судя по всему, смерть наступила от чрезмерной дозы героина.
— Нет! — Кальвин прикрыла рукой рот, ее глаза расширились от ужаса. — Это неправда! — выдохнула она. — Этого не может быть! Он никогда не кололся. Он даже не притрагивался к героину. Он просто не мог…
— Ты уверена? — с нажимом спросил я. — Он точно не кололся героином?
— Нет! Никогда! У него его никогда не было.
— Да он бы и не смог скрывать свое пристрастие в тайне, не так ли?
— У нас нет секретов друг от друга, мистер Робертс, — широко, по-детски открыв свои ясные глаза, убежденно сказала она. — И, кроме того, здесь, в лесу, мы большую часть времени проводим вместе. Как может кто-нибудь из нас ширяться так, чтобы другие ничего не заметили? О Землянике мы узнали только тогда, когда он повадился бывать в городе. Но Бегущий Олень бывал там очень редко. Он почти все время проводил в лесу.
Такие вот дела. Передозировка героина, введенная кем-то неизвестным — или неизвестными, — такой вердикт предварительного следствия вынес суд, состоящий из судьи и присяжных в лице одного-единственного Рэндола Робертса. Теперь оставалось лишь выяснить — как это сделано, почему и кем.
— Ну хорошо, давай теперь поговорим о твоем наследстве.
— Как ты можешь! Бедный Бегущий Олень! Невероятно, что его не стало! Это просто невозможно!
— Он пришел ко мне в гостиничный номер и там умер, — сказал я. Что ж, придется вернуться к денежному вопросу попозже: все равно дело, похоже, шло к тому, что на наследство наложит лапу Сорон.
— Кто-то его убил, — с сомнением в голосе хрипло прошептала Кальвин. — По-другому не может быть. Я очень хорошо его знала; он никогда не кололся героином.
Я кивнул.
— Согласен. Весь вопрос теперь в том, кто это сделал. Тут ты мне должна помочь.
— Конечно, если только смогу, — ответила она каким-то отстраненным голосом. — Бедный, бедный Бегущий Олень!
— Кстати, почему он пришел именно ко мне в номер? Только ты знала, где я. Это ты сообщила ему?
Кальвин покачала головой. В ее глазах отразилось смущение, смешанное с удивлением, а застывший взгляд свидетельствовал о том, что перед моим приходом она накурилась марихуаны.
— Я говорила об этом только Сорону, — сказала она. — И больше никому.