Том 11. Монти Бодкин и другие

— Ну и думай. Что за прок сидеть и плакать? Честно говоря, он уже кое-что сделал. Надеется попасть в тюрьму, а это все разрешит.

— В тюрьму?!

— Он увез этот фальшивый жемчуг и обронит его по дороге. А когда он вернется без жемчуга и расскажет, как его ограбили, миссис Лльюэлин сейчас же его посадит. Собственно, она уже собирается. Тогда эта мымра его прогонит, и все хорошо. Много ему не дадут, а пока что ты сможешь носить ему передачи.

Последние несколько фраз Лльюэлин произнес неразборчиво и наконец опять заснул. Он привык спать восемь часов, а не коротать ночи в креслах. Сквозь дрему он смутно слышал, как Санди что-то еще говорит, но его не смогли бы уже разбудить из пушки.

Когда он очнулся, никого рядом не было, и в воздухе носилась вечерняя прохлада, лишающая очарования отдых на природе. Чувствуя, что теперь лучше бы допить шампанское, Лльюэлин поднялся к себе и прикончил бутылку. После этого он спустился вниз, готовый к любой судьбе.[141] Поразительно, как изменил эликсир его мировоззрение! Если кто помнит, в баре «Веселая креветка» с Монти произошло примерно то же самое. Вероятно, в лучших сортах шампанского есть что-то волшебное, не только оживляющее тело, но и вдохновляющее душу.

Тут он заметил, что откуда-то доносятся неприятные звуки. Сосредоточившись, он установил, что шум исходит из гостиной. В следующий момент он распознал голос Грейс, которая кого-то отчитывала.

Ему не потребовалось долго размышлять, чтобы догадаться, кто это. Очевидно, то был его друг Бодкин, и от этой мысли шампанское забурлило у него в венах. Он грозно нахмурился. Он не мог допустить, чтобы с его другом так обращались.

Айвор Лльюэлин открыл дверь и смело вошел в гостиную.

Как он и предполагал, Грейс стояла посреди комнаты подобно Статуе Свободы, а Монти стоял рядом и выглядел так, словно его нарезали кусочками. Судя по всему, он впервые видел великую актрису в одной из ее любимых ролей. Он ожидал, что, когда он вернется без жемчуга и без более или менее благовидного оправдания, в доме будет шум, но его воображение просто меркло перед открывшейся реальностью. Монти был похож на человека, который со свечой в руке ищет, где течет из трубы газ.

Мистер Лльюэлин, напротив, был собран и спокоен, как пристало тому, кто только что выпил кварту первоклассного шампанского. Он чувствовал себя хозяином в доме и не собирался терпеть никаких беспорядков.

— Что здесь происходит? — спросил он.

— Уходи, — ответила Грейс.

— То есть как, уходи? Я только вошел. А, Бодкин, привет! Как съездил?

— Очень выгодно, — съязвила Грейс— Он прихватил мой жемчуг. Я же тебе говорила!

— Да ну!

— И это все, что ты можешь сказать?

— А что такого? В этом доме нельзя говорить «Да ну»? Надо было меня предупредить.

Если бы Грейс не знала, что муж не может раздобыть спиртных напитков, она бы решила, что он навеселе, а так — отнесла некую медлительность его мысли на счет слабоумия. При всем его оглушительном успехе в кинобизнесе, она считала, что имей он хоть на унцию больше разума, он был бы полоумным. Как ни странно, остальные его жены придерживались того же мнения.

— Тебя, видимо, не интересует, что я потеряла ожерелье стоимостью в пятьдесят тысяч долларов.

— Ха!

— Что ты сказал?

— Я сказал «Ха!»

— Почему?

— Потому что мне хочется. Если мне хочется сказать «Ха», я его и говорю. Вот такой я человек. Прямой и честный. Не люблю ходить вокруг да около. И вообще, что это за бред? Как это — Бодкин украл жемчуг?

— Может быть, ты послушаешь?

— Замечательно! Давай, начинай, Бодкин!

— Я думаю, будет проще, если я тебе перескажу. Он говорит, что по дороге в Брайтон его ограбили.

— Как раз об этом я тебя и предупреждал. Поехать в Брайтон — все равно, что в Нью-Йорке выйти ночью в Центральный Парк. За каждым кустом по бандиту.

В холле зазвонил телефон.

— Бодкин, ответь, — сказал Лльюэлин. — Если меня, скажи, что я вышел.

— Стойте на месте, — сказала Грейс. Монти остался стоять.

— Мистер Бодкин рассказывает, — начала Грейс, — будто на него напал Эдер и угрожал ему пистолетом.

— Очень хорошо, — сказал Лльюэлин, как удовлетворенный книгой критик. — Нет, в самом деле здорово! Эдер? Мой слуга?

— Да.

— Что ж, это все объясняет! Я никогда не доверял этому типу. Бодкина надо пожалеть, а не ругать. Что тут можно сделать, если тебе грозят револьвером? Да, история замечательная.

— Если в нее поверить.

— А ты не поверила?

— Нет.

— Тебе не угодишь. Мне эта история нравится. А, Санди, заходи. Мы вот обсуждаем…

Последние слова были адресованы Санди Миллер, которая ворвалась в комнату с листком бумаги и была совсем непохожа на Санди, которая плакала на скамейке. Глаза ее горели, нос дрожал, тело подергивалось, словно она — девушка из телерекламы, которую только что уговорили попробовать новый чудодейственный шампунь.

— Монти! — вскричала она.

Лльюэлин испытывал к Санди отеческую нежность, но не мог позволить такого обращения.

— Нельзя бегать и кричать «Монти», — сказал он сурово. — Если хочешь что-нибудь сообщить, предупреди хотя бы.

— У меня для него телеграмма. Я ее приняла по телефону.