Том 11. Рассказы. Очерки. Публицистика. 1894-1909

— Что ж, прекрасно. Но вы сейчас убедитесь сама. Мое имя достаточно известно, однако даже я не смог поговорить о деле моего друга с генерал — директором Сапожно-кожевенного управления.

— Еще одна ложь. Прошу вас, продолжайте.

— Но даю вам честное слово, что я потерпел неудачу.

— О, разумеется! Это я и без вас знал. Можно было этого и не говорить.

— Тогда в чем же ложь?

— В вашем утверждении, что вы не могли обратить внимание генерал — директора на предложение вашего друга. Это ложь, потому что вы, безусловно, могли это сделать.

— Не мог, уверяю вас. За три месяца мне не удалось этого добиться.

— Еще бы! Разумеется! В этом я и не сомневался. Но вы могли сразу же его заинтересовать, если бы взялись за дело как надо. Точно так же мог это сделать сам изобретатель.

— Я и сделал как надо.

— Нет, не сделали.

— Кто вам сказал? Вы же не знаете никаких подробностей!

— Не знаю. Но я убежден, что вы взялись за дело по-дурацки.

— Да как вы можете судить, если вы не знаете, какой путь я избрал?

— По результатам. Результат — наилучшее доказательство. Вы взялись за дело по — идиотски. Я очень стар и очень му…

— Да, да, я знаю. Но, может быть, вы разрешите мне рассказать, как я действовал? Я думаю, это поможет нам установить — по-идиотски я взялся за дело или нет.

— Это уже установлено. Но продолжайте, раз уж вам так не терпится разоблачить себя. Я очень ста…

— Конечно, конечно. Итак, я написал генерал — директору Сапожно-кожевенного управления вежливое письмо и объяснил…

— Вы с ним знакомы?

— Нет.

— Одно очко в мою пользу. Начали вы преглупо. Продолжайте.

— В письме я указал на огромное значение и выгодность изобретения и предложил…

— Зайти и поговорить с ним? Я так и знал. Вы проиграли два очка. Я оч…

— Он не отвечал целых три дня.

— Еще бы! Дальше.

— Затем он прислал мне три строчки, в которых холодно благодарил за хлопоты и…

— Ничего не предлагал.

— Вот именно. Ничего не предлагал. Тогда я написал ему более подробно и…

— Три очка!

— …и не получил ответа. В конце недели я послал еще одно письмо, где довольно резко просил ответить мне на предыдущее.

Четыре! Продолжайте.

— Пришел ответ, мне сообщили, что мое предыдущее письмо не получено, и просили прислать копию. Я навел справки на почте и выяснил, что письмо получено, однако все же отослал копию. Прошло две недели, ответа не было. К тому времени я настолько поостыл, что снова мог писать вежливые письма. Я предложил ему принять меня на следующий день, добавив, что если не получу ответа, то буду считать его молчание знаком согласия.

— Пять очков!

— Я пришел ровно в двенадцать. Меня попросили подождать в приемной. Я просидел до половины второго и ушел, пристыженный и злой. Переждав еще неделю, чтобы остыть, я написал новое письмо, в котором просил принять меня на следующий день в полдень.

— Шесть очков!

— Он согласился. Я пришел минута в минуту и проторчал в приемной до половины третьего. Тогда я покинул это заведение, раз и навсегда отряхнув его прах со своих ног. На мой взгляд, грубость, нерадивость, бездарность и равнодушие к интересам армии генерал — директора Сапожно-кожевенного управления Военного министерства…

— Хватит! Я очень стар, и очень мудр, и знаю множество людей с виду разумных, у которых недоставало здравого смысла на то, чтобы толково взяться за простое и легкое дело вроде вашего. Вы для меня не диковинка: я лично знал миллионы, миллиарды подобных вам. Вы без толку потеряли три месяца, изобретатель потерял три месяца, солдаты потеряли три… итого девять месяцев. Сейчас я прочту вам сказочку, которую написал вчера вечером. А завтра в полдень вы пойдете к генерал — директору и уладите ваше дело.

— Великолепно! Так вы с ним знакомы?

— Нет. Но послушайте сказку.

Рассказ второй: О ТОМ, КАК ТРУБОЧИСТУ УДАЛОСЬ ДАТЬ СОВЕТ ИМПЕРАТОРУ

I

Настало лето, и самые выносливые люди обессилели от невыносимой жары, а те, что послабее, лежали в изнеможении и умирали. Уже несколько недель в армии свирепствовала дизентерия — этот бич воина, — и ждать спасения было неоткуда. Доктора совсем отчаялись: сила их снадобий и искусства, которая и в лучшие времена стоила немногого, теперь была утрачена, и, судя по всему, без возврата.

Император повелел самым знаменитым лекарям явиться к нему на совет, ибо он был сильно обеспокоен. Он принял их сурово и потребовал отчета за смерть своих солдат. Он спросил их, знают они свое ремесло или нет и кто они, доктора или просто убийцы? Тогда главный убийца, самый видный собой и самым старый во всей империи лекарь, выступил вперед и сказал:

— Ваше величество, мы сделали все, что могли, и не наша вина, что этого оказалось недостаточно. Ни один доктор и ни одно лекарство не в силах вылечить от этой болезни, побороть ее могут только природа и крепкий организм. Я стар, я знаю. Никакой доктор и никакие лекарства не могут исцелить от этой болезни, и еще раз повторяю и утверждаю это. В некоторых случаях они, по-видимому, немного, — о, совсем немного! — помогают природе, но, как правило, приносят только вред.