Том 11. Тунеядцы Нового моста

— Послушайте, сержант, пора нам объясниться, — сказал он, — в состоянии ли вы меня выслушать?

— Как нельзя лучше, говорите; я готов на все отвечать вам, как честный человек.

— Если это так, слушайте меня внимательно: все три порученные вам письма были очень важного содержания: как ни велика ваша преданность и верность человеку, которому вы служите, ему пришлось раскаяться в своем доверии к вам, как только вы уехали из Кастра.

— Каким это образом?

— Не прерывайте меня, пожалуйста, дело серьезнее, чем вы думаете. У вас два больших порока, сержант: первый — пьянство, а второй…

— Так какой же второй?

— Это, — продолжал беспощадный Клер-де-Люнь, — привычка болтать, как сорока, на все стороны о том, что следует хранить про себя.

Сержант нахмурил брови.

— Что это, урок? — произнес он, грозно выпрямляясь.

— Принимайте, как хотите, — равнодушно отвечал Клер-де-Люнь, — меня это нисколько не беспокоит. Число глупостей, совершенных вами со времени отъезда из Кастра, бесконечно. Вы позволяли себя ловить во все расставленные вам западни, словом, при всем желании оказать услугу вашему господину вы предали его, как Иуда Спасителя.

— Знаете ли, товарищи, — вскричал сержант, — я не привык, чтобы со мной разговаривали подобным образом! Через пять минут мы перережем друг другу горло, а теперь я желаю слышать от вас хоть одно доказательство того, что вы сказали.

Клер-де-Люнь, пожал плечами.

— Ваше желание очень легко исполнить. Слушайте: в двадцати милях отсюда, в деревне, где вы остановились, при входе в гостиницу «Серебряный Лев» вы встретили троих путешественников; это были два щегольски одетых молодых человека и красавица брюнетка, которую они называли Дианой.

— Верно, но что же дальше?

— Эти люди завязали с вами разговор и пригласили вас вместе отобедать: за обедом пили так много, что по окончании его вы очутились под столом. Путешественники уехали, оставив вас храпеть вволю.

— Ну, так что же тут плохого?

— Плохого? Вот что: дав вам снотворного на целых двенадцать часов, они украли порученные вам бумаги.

— О, этого не может быть! — вскрикнул сержант, быстро поднося руку к куртке.

— Я говорю не о трех письмах, хотя и они тоже исчезли, но о секретной шифрованной бумаге, которую герцог Делафорс посылал графу дю Люку и которая была зашита в вашей одежде. Хотите, я скажу вам теперь, кто были эти трое путешественников?

— Говорите, — пролепетал сержант дрожащим голосом.

— Первый из них граф — Жак де Сент-Ирем, второй — граф де Ланжак; что касается дамы, это Диана де Сент-Ирем, сестра первого из них и любовница второго.

— Я погиб! — вскричал сержант, грустно опустив голову. Недобрая улыбка пробежала по губам Клер-де-Люня.

— Да, вы погибли, — подтвердил он.

Несчастный сержант продолжал рыться в карманах куртки с лихорадочной поспешностью и вынул оттуда три письма, которые бросил на стол.

— О, это правда! — воскликнул он с отчаянием.

Это были три чистых листка бумаги: их ему подложили вместо украденных писем.

— Ну что? — произнес Клер-де-Люнь ледяным тоном. Сержант поднял голову; его лицо было бледно, но спокойно. Он встал, оттолкнул стул и, опустившись на колени перед пастором, обратился к нему:

— Благословите меня, отец мой, я умираю.

— Будьте благословенны, мой сын, да простит вас Бог, — грустно отвечал отец Грендорж.

— Аминь! — заключил Клер-де-Люнь.

Сказав это, он придавил каблуком своего сапога едва заметный на паркете гвоздик; в ту же минуту под ногами сержанта, тщательно старавшегося приподняться, опустился пол, и несчастный провалился туда, испустив отчаянный крик.

— Правосудие свершилось! — изрек Клер-де-Люнь.

— Но что же сталось с бумагами? — спросил пастор, не выказавший при этой сцене ни малейшего удивления.

— Бумаги были отняты у графа де Ланжака и возвращены мне в ту же ночь.

— Но, — осмелился возразить пастор, — зачем же в таком случае вы поступили так беспощадно с этим несчастным? Ведь принесенная им беда исправлена?

— Я имел на это приказание, — сухо ответил Клер-де-Люнь.

Пастор поклонился, ничего не говоря.

— Вы сами, ваше преподобие, очень опоздали на свидание, — добавил глава Тунеядцев Нового моста, — это весьма легко могло возбудить подозрение у сержанта Ла Прери.

— У меня недоставало мужества, — признал пастор, грустно покачав головой, — я не способен присутствовать при исполнении подобных приказаний.

Клер-де-Люнь пожал плечами.

— Идемте, — сказал он, — нам здесь больше нечего делать; нас, как вы знаете, ждут в другом месте.

Пастор заглушил вздох.

— Несчастный человек! — пробормотал он.

— Ба! — удивился Клер-де-Люнь. — Он умер и больше ни в чем не нуждается.

— Но к чему было доводить жестокость до такой степени?

— Вы в этом ничего не смыслите; я имел хорошее намерение, — иронично пояснил Клер-де-Люнь. — Когда человек умирает, он не знает, куда отправляется; путешествие может быть продолжительно.

— Ну так что ж? — спросил с удивлением пастор.

— Ну, так лучше же отправиться, хорошенько сперва пообедав, — небрежно отвечал тот, — никто не знает, что будет за гробом.