– Лисий, преподобный отец, – наречен на Афоне.
– Лисий? – и, должно быть, только теперь разобрав это не то птичье, не то лисье, игумен, косясь, как тот монашек, растянул не безразлично: – ну, ладно!
Беленькая низкая комната, полукруглое косящетое окно, лавка для спанья, стол, табуретка и на полу половичок.
Лисию понравилось. И так как он любил большой порядок, он прежде всего вымел, вычистил келью и укрепил все раз навсегда.
И в церкви он быстро освоился со всеми особенностями устава, и без труда обжился с братией.
Сначала на него косились, казалось чудным это лисье его, не то птичье, но потом привыкали.
Только старцы смотрели на него недоверчиво: слишком большая ласковость и установность его отталкивали таких столпов, как о. Мардарий и Силуян. А пустынник с пчельника, о. Варакий, отрастивший себе двухвершковые ногти, прямо заявлял, что Лисий даже не человек, а зародился из лягушечьей тли и считать его за человека грешно.
Молчальники же, Гермоген и Амфилохий, бесстрастно повторяли одно только слово:
– Не судите!
Да и правда, Лисий был монах, как монах, а кроме того, и выносливый и способный, и если в нем было что-то лисье, так что ж тут такого, против природы не пойдешь, при том же и совсем безвредно.
А когда наступили голодные месяцы, время ропота братии, кроме избранных, Лисий голодал прекрасно, не ссорясь и не ноя.
Лисий жевал какую-то осоку, а эту самую осоку, как оказалось, едят лисы.
И когда монашонок Панька рассказал об этой лисьей осоке келарю Дидиму, того точно озарило.
– Братцы, – воскликнул Дидим, – а мы и не доглядели, да ведь он же лисьей породы, ей Богу!
И с тех пор прошел шепот, что Лисий – Лис, а коли монах, преподобный.
– Лис преподобный! – припечатал тот же Дидим.
И сам Лисий не отрекся.
Раз кто-то крикнул:
– Эй, Лис преподобный!
Лисий обернулся и, сложив руки на груди, отвесил поклон. Так и пошло.
Всю жизнь проведя в странствиях, много Лисий знал чего и чудесного и полезного, мог и порассказать и посоветовать.
И при этом такая незлобивость.
Лисий пошел в ход и совсем расположил к себе братию.
Но старцы восстали: лисья осока еще больше укрепила в них недоверие, а то, что Лисий охотно отзывался на Лиса, вызвало только негодование и еще больше подозрение.
– Тонкая шельма, – говорил о. келарь, мирволивший старцам, – надо испытать, и посмотрим, каков будет Лис?
Два раза в месяц призывали из соседнего посада баб мыть полы в монастырь. И в такие дни бес особенно зорко надзирал над братией. И хотя средства, указанные Ниловым уставом о жительстве скитском против блудных помыслов, применялись со всей строгостью, падение бывало неминуемое: не один, так другой – уж кого-нибудь да подшибал бес.
Начинали брань обыкновенно псалмами, за псалмами следовала молитва мученице Фомаиде, но нападение врага не прекращалось и, как последнее, простирали на небо очи и руки.
По поднятым рукам братии богомольцы и замечали, что церковь закрыта: моют полы.
Всем трудно приходилось, но всех труднее тому, кто должен был наблюдать, как моют.
И на такое послушание о. келарь благословил Лисия.
Бабы пришли на подбор: все молодые, крепкие и рослые. В высокоподоткнутых юбках, в белых рубахах, разгоревшиеся, немало внесли они и смуты, и стыда, и позора.
Лисий, скромно потупив лисьи глаза, деловито распоряжался. И самый подозрительный глаз не мог бы уследить в нем и самого малого дрожания естества.
Зашедший случайно игумен подивился распорядительности и порядку и поощрительно его похвалил.
Теперь Лисий приобрел и самого о. игумена, и уж никто не смел пикнуть.
– Не вывезло! – пенял келарь и назло назначал Лисия и в следующие разы на это трудное дело.
Одно скажу, Лисий был непроницаем и неуловим.
Прошел год, и Лисий был уж во всех хозяйственных делах самым нужным монахом, за всякой безделицей к нему обращались и не напрасно: своим уменьем, знанием и сообразительностью он наладил образцовый порядок и подобающую чистоту.
А через год-другой батюшку Лиса знала всякая богомолка.
И все-таки старцы недоверия своего не утишили, старцы его только терпели.
Лисий старался, выискивал всякие средства на поддержание обители и совершенно бескорыстно.
Однажды он обратился к игумену благословить его на сбор.
– Ведомы мне, – сказал он, принюхиваясь по своему, – многие места в здешней стране и на юге, могу порадеть для обители.
И, деловито перечислив нужды монастыря, указал на неотложность ремонта и церковнаго поновления.
Ремонт и поновление попали в самое сердце.
И через несколько дней с торбочкой и складнем показался Лисий из-под сводчатых ворот и, весело тряся жиденькими волосами, ступил на мостик.
– Помяните мое слово, – говорил Дидим, келарь, – не видать нам его, как своих ушей.
Старцы воспрянули: их глаз и чутье не обманешь.
– Не судите! – повторяли бесстрастно молчальники.
А игумен – так дня не проходило, чтобы не помянуть Лисия – и беспокоился за него и ждал с нетерпением.
И вот вопреки кривотолкам и уверению келаря, что Лисий непременно надует, Лисий раньше предполагаемого срока появился под сводами ворот.