— Ваша милость, я был в двух таких домах… Но вчера вечером десяткам таких, как я, было отказано: там нет больше мест. Ваша милость, я голодаю. Есть у меня право на работу?
— Только в соответствии с законом о бедных.
— Я уже сказал вам, сэр, что я не мог попасть туда вчера вечером. Нельзя ли мне где-нибудь еще потребовать работы?
— Боюсь, что негде.
— Ваша милость, я страшно голодаю. Может быть, вы разрешите мне просить милостыню?
— Нет, нет… Этого я не могу. Вы знаете, что это запрещено.
— Ну, тогда… красть мне можно, ваша милость?
— Перестаньте! Вы напрасно отнимаете у суда время.
— Но, ваша милость, для меня это очень важно. Поверьте, я умираю с голоду. Вы разрешите мне продать пиджак или штаны? — Проситель стал расстегивать пиджак, и под ним оказалось голое тело. — Больше продать мне нечего.
— Вы не имеете права появляться на улице в неприличном виде. Я не могу допустить нарушения закона.
— Хорошо, сэр, но разрешите мне хотя бы спать на улице! Иначе меня арестуют за бродяжничество.
— Я заявляю вам в последний раз, что не в моей власти разрешить вам подобные вещи.
— Но что же мне тогда делать, сэр? Я говорю вам чистую правду. Я не хочу нарушать закона. Может быть, вы посоветуете мне, как жить дальше, без еды?
— К сожалению…
— Тогда я вас спрашиваю, сэр: являюсь ли я перед лицом закона живым человеком?
— Это такой вопрос, на который я не могу вам ответить, мой друг. Если вы нарушите закон, с вами поступят, как с живым, но я верю, что вы этого не сделаете. Мне очень жаль вас. Можете получить в кассе суда шиллинг… Следующий!»
Адвокат замолчал.
— Да, — сказал его приятель, — это в самом деле очень интересно. Своеобразная была жизнь в те времена!
ПОЧЕМУ БЫ НЕТ?
Как-то раз по дороге от Эшфорда до Чаринг-Кросса я разговорился с одним господином в соломенной шляпе. После короткого вступления он спросил меня, чем я занимаюсь. Я удовлетворил его любопытство и, желая, в свою очередь, проявить дружеский интерес к собеседнику, задал тот же вопрос ему. На миг он замялся, потом ответил:
— Я агент по страхованию жен.
— По страхованию чего?
— По страхованию жен. — Он протянул мне свою визитную карточку и спросил: — Разве вы не слыхали о моей конторе?
Я ответил, что не имел удовольствия о ней слышать.
— Да что вы! — воскликнул он. — Удивительно! А мне казалось, что все уже обо мне знают.
— Простите, если не ошибаюсь, вы сказали: агент по страхованию жен?
— Именно так, — ответил он. — Разрешите, я объясню. Я, видите ли, был много лет стряпчим, и эта мысль осенила меня однажды во время исполнения моих профессиональных обязанностей. И поверьте, мне не пришлось долго думать, чтобы понять, какие тут открываются широкие возможности.
Несколько минут он молча курил, потом заговорил опять:
— Вначале меня беспокоил вопрос, как дать о себе знать широкой публике; ведь вопрос о женах — больное место, и я очень боялся его затронуть. Дело тонкое, сами понимаете. А вдруг твои намерения истолкуют превратно и газеты начнут тебя клевать… Да вы сами знаете, как это бывает! И, представьте себе, меня вывела из этого затруднения моя собственная жена! «Не надо, говорит, — никаких объявлений, лучше ты обойди потихоньку всех своих женатых знакомых. Это дело правильное, оно само пробьет себе дорогу!»
Мой новый знакомый помолчал, вынул сигару изо рта и улыбнулся.
— И верите ли, сэр, она оказалась права. Я в первый же год оформил пятьсот полисов. А дальше дела мои быстро пошли в гору: в прошлом году я застраховал четыре тысячи человек, а в нынешнем эта цифра обещает быть вдвое больше.
— Простите, — перебил я его. — Я все еще не понимаю, от чего вы страхуете.
Он посмотрел на меня так, словно хотел сказать: «Ну и балда же ты, братец!», — но ответил весьма вежливо:
— Сейчас я к этому перейду. Мысль о создании такой страховки возникла у меня однажды в суде. Я вел порученный мне бракоразводный процесс. Клиент мой был милейший человек, мой добрый знакомый, наилучший образец англичанина. Бедняга сказал мне — собственно говоря, это слышишь от многих: «Я не хочу подавать иск об убытках. Может быть, так нужно, но мне это почему-то кажется не совсем приличным». Я объяснил ему, что по закону так полагается, но добавил:
— Мне весьма понятны ваши чувства. Это действительно как-то неловко. Кстати, вы вовсе не обязаны это делать, если не хотите!
— Да нет уж, — сказал он, — видимо, придется, раз это принято.