Том 12

На следующий день, когда хозяйка, как обычно, открыла мне дверь, я сразу понял, что его уже нет. У нее был такой скорбный и многозначительный вид, по которому безошибочно угадываешь особое траурное волнение, царящее в доме, куда входит смерть.

— Да, — сказала она, — он скончался сегодня утром. Так и не пришел в себя после вашего ухода. Хотите взглянуть на него?

Мы поднялись наверх.

Он лежал, прикрытый простыней, в полутемной комнате. Хозяйка отдернула оконную занавеску, и комнату залил солнечный свет. Его лицо, теперь почти такое же белое, как и его седые волосы, излучало мягкое сияние, словно лицо спящего ангела. На разгладившихся, точно фарфоровых, щеках не было и следа волос, которые часто продолжают расти на лицах у покойников. А на груди сидел снегирь и смотрел ему прямо в лицо.

Хозяйка задернула занавеску, и мы вышли.

— Кошек я загнала сюда, — сказала она, указывая на комнату, где я разговаривал с мистером Джексоном. — Этот джентльмен может прислать за ними в любое время. Не знаю только, что делать с этой птицей; никак не могу поймать ее. И вообще все это кажется мне таким странным.

Мне тоже все это казалось странным.

— После него не осталось денег даже на похороны. Он никогда не думал о себе. Как это ужасно! И все же я рада, что держала его у себя.

Тут она неожиданно расплакалась, и это не удивило меня.

Я послал мистеру Джексону телеграмму, а в день похорон отправился в «Ultima Thule», Уимблдон, чтобы узнать, сдержал ли он свое обещание.

Он сдержал обещание. В саду, за теплицей, где выращивали виноград, стоял небольшой сарайчик. Его привели в порядок — вымыли, вычистили, разложили вдоль стен подушки, а на пол поставили корытце с молоком. Более удобное и роскошное помещение для кошек трудно было найти.

— Ну как? — спросил меня мистер Джексон. — Кажется, все сделано основательно.

И все же я заметил, что настроен он довольно мрачно.

— Вот только сами кошки… — снова заговорил мистер Джексон. — В первый день они чувствовали себя как будто хорошо. Но на второй день их осталось только три. А сегодня садовник сказал мне, что они все исчезли. Дело тут не в еде. У них было сколько угодно требухи, печенки и молока. Были и тресковые головы; вы же знаете, они их любят. Должен признаться, я немного огорчен.

Между тем на пороге появилась рыжая кошка, которую я очень хорошо запомнил по оторванному левому уху. Она остановилась и, припав к полу, посмотрела на нас своими зелеными глазами. А когда мистер Джексон едва слышно позвал ее: «Кис, кис!», — кошка бросилась наутек и вскоре исчезла в кустах.

— Упрямые бестии! — вздохнул мистер Джексон и повел меня назад к дому через оранжерею, где было множество великолепных орхидей. Там висела позолоченная птичья клетка, — такую большую клетку мне не часто доводилось видеть. Она была до того хороша и удобна, что могла порадовать сердце любой птицы.

— Это что, для снегиря? — спросил я.

— Разве вы не знаете? — удивился он. — Этот маленький бродяга никак не давался в руки. А на следующее утро его нашли мертвым на груди у старика. Как это все-таки трогательно! Ну, а клетку я решил не снимать до вашего прихода: хотелось, чтоб вы видели, какая жизнь ждала его здесь. О, я уверен, ему было бы неплохо в «Ultima Thule».

И мистер Джексон протянул мне красивую кожаную коробку с сигарами.

Тут с языка у меня сорвался вопрос, который я давно уже хотел задать:

— Скажите, мистер Джексон, почему вы назвали свой дом «Ultima Thule»?

— Почему? — Он улыбнулся и отрывисто крякнул: — Вы прочли это название на воротах. И, наверно, считаете его distingue [13]. Не правда ли?

— Несомненно, — ответил я. — Да и весь ваш дом — последнее слово комфорта.

— Мне очень приятно, что вы так думаете. Я вложил в него немало денег. У человека должен быть теплый уголок, где он может дожить свой век. Да, «Ultima Thule» — это мое прибежище. И оно почему-то всегда приносит мне удачу.

Когда я возвращался в город, эти слова долго еще звучали у меня в ушах, а перед глазами неизменно вставал образ маленького тщедушного старичка в его «Ultima Thule» с мертвым снегирем на сердце, которое никогда не знало удачи,

1908–1915 гг.

ПЯТЬ РАССКАЗОВ

ПЕРВЫЕ И ПОСЛЕДНИЕ

И будут первые последними,

а последние — первыми.

Священное писание

I