Том 12. Из 'Автобиографии'. Из записных книжек 1865-1905. Избранные письма

Наконец произошло одно событие. В воскресенье днем я увидел, как несколько хулиганов избивали камнями китайца, который нес тяжелую корзину с бельем своих клиентов-христиан, а полисмен с интересом глядел на эту картину - и только. Он и не подумал вмешаться. Я описал это происшествие с большой страстностью и с негодованием. Обычно я не перечитывал утром того, что писал вечером: все это было вымучено, мертво. А эта заметка вылилась из сердца. Она была написана горячо и, как мне казалось, не без литературных достоинств, и потому наутро я с нетерпением принялся искать ее в газете. Заметки не было. Не появилась она ни на второй день, ни на третий. Я пошел в наборную и, разыскав ее среди забракованного материала, спросил, в чем дело. Метранпаж сказал мне, что мистер Барнс прочел ее в корректуре и велел снять. И даже объяснил, какие у него были для этого причины, - мне или метранпажу, теперь уж не помню, которому из нас, - но с точки зрения коммерческой это были веские доводы. Он сказал, что "Морнинг колл", так же как и "Нью-Йорк сан" того времени, - это газета прачек, то есть газета бедняков, единственная дешевая газета. Она получает средства к существованию от бедняков и должна уважать их предрассудки, иначе погибнет. Ирландцы были бедны, они составляли опору газеты, без них "Морнинг колл" не протянула бы и месяца, а они ненавидели китайцев. Моя заметка расшевелила бы весь ирландский муравейник и серьезно повредила бы газете. "Морнинг колл" не могла себе позволить роскошь печатать такие статьи, в которых хулиганов осуждают за избиение китайцев.

В те времена я держался возвышенного образа мыслей. Теперь за мной этого не водится. Я был тогда неблагоразумен. Теперь я не отстаю от времени. Третьего дня "Нью-Йорк сан" поместила сообщение своего лондонского корреспондента, которое помогает мне познать самого себя. Корреспондент упоминает о некоторых происшествиях у нас в Америке за последний год, как например: полное разложение в наших крупных страховых обществах, где хищения открыто совершались самыми видными деятелями нашей коммерции; о разоблачениях бессовестного взяточничества, колоссального взяточничества в муниципалитетах таких больших городов, как Филадельфия, Сент-Луис и других; о последнем разоблачении миллионных взяток в управлении железных дорог и о раскрытии менее крупных мошенничеств по всем Соединенным Штатам, с одного конца до другого; и, наконец, сенсационное разоблачение Эптоном Синклером самого титанического и самого убийственного из всех - мошенничества Мясного треста{272}, разоблачение, заставившее президента потребовать от упиравшегося конгресса проведения такого закона, который мог бы избавить Америку и Европу от излишних услуг доктора и гробовщика.

По словам этого корреспондента, Европа начинает уже сомневаться: да остался ли во всей Америке хоть один честный человек?! Год тому назад я был убежден, что, кроме меня самого, на всей американской земле нет такого человека. Теперь я разубедился в этом и твердо верю, что во всей Америке нет ни одного честного мужчины. Я держался все время, до января месяца. А после этого я пошел ко дну вместе с Рокфеллером, Карнеги, Гулдами, Вендербильтами и другими явными мошенниками и дал зарок не платить налогов наравне с самыми бессовестными из всей этой компании. В моем лице Америка понесла большую потерю, ибо я незаменим. Потребуется не меньше пятидесяти лет, чтобы мне нашелся преемник, - таково мое убеждение. Я думаю, что все население Соединенных Штатов - кроме женщин - ненадежно, когда дело касается доллара. Поймите, я говорю все это как покойник. Я счел бы нескромным со стороны живого человека предавать такие мысли гласности.

Но, как я уже говорил, сорок лет тому назад я мыслил более возвышенно и живо чувствовал весь позор моего положения - быть рабом такой газеты, как "Морнинг колл". Если б я мыслил еще более возвышенно, я бросил бы место и ушел бы - и голодал бы, как всякий другой герой. Но у меня не было никакого опыта, - я, как и многие, только мечтал о героизме, но на практике не знал даже, с чего начать. Начинать с голодовки мне не хотелось. Раз или два в жизни у меня доходило до этого, и вспоминать о том времени было не слишком приятно. Я знал, что если я брошу работу, то другого места мне не найти. Я очень хорошо это знал. А потому я проглотил обиду и остался работать в газете. Но если я и раньше проявлял очень мало интереса к моим занятиям, то теперь не проявлял ровно никакого. Я не бросил работы, но совершенно охладел к ней, и результаты были такие, каких и следовало ожидать. Я запустил дела. Как я уже говорил, работы было слишком много для одного человека. При моем теперешнем способе ведения дел было совершенно очевидно, что тут нужны двое или трое. Даже Барнс это заметил и велел мне взять помощника на половинное жалованье.